|
|
|
|
Универсальное описание Крыма - В.Х Кондараки
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:28 PM | Сообщение # 16 |
 Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Севастополь
Из деревни Теберти или из Каралезов легко выехать на почтовый тракт и чрез известное, в Крымскую войну, селение Дуван-кой направиться в Севастополь, к которому ведут две дороги: одна к Северной бухте, чрез которую переправляются в город на шлюпке, а другая, более отдаленная, пролегает чрез Инкерманскую долину по мосту, перекинутому над Черной рекою. Путешественник, едущий первым путем, имеет возможность осмотреть Константиновское укрепление, единственное уцелевшее от бывших, кладбище павших воинов в течении осады города с его чудным пирамидальным храмом и то предместье, куда переносились все почти раненые и чрез которое проходили все войска наши для отчаянной борьбы с англо-французами; едущий же сухопутию чрез Черную речку, увидит Инкерманскую долину с ея славными, в истории христианства в Крыму, пещерами и в то-же время проедет местами более других обагренными кровью защитников этого грозного города. Я указал пути к Севастополю с материка, но в наше время большинство направляются к нему морем. Путь этот есть самый удобный и выгодный, разумеется для тех, которые не расположены к морской болезни. Им-то и я ехал с целью взглянуть на руины того города, который я видел в полном блеске воинского величие, чтобы дополнить его исторический очерк еще несколькими словами.
Как только пароход наш повернул за Херсонеский маяк передо-мною начали мелькать так недавно еще цветущие окрестности Севастополя, но, увы, чем ближе мы подходили к ним, тем рельефнее обозначались груды камней и едва приметные следы прошлого величие и прелести зогородной жизни. Дальше я видел изрытые холмы, потом юго-западную часть города всю в развалинах и, наконец, мы начали входить в Северную бухту. Пред нами еще выглядывали мачты потопленных кораблей, на которых я не раз бывал с теми друзьями, которые покоятся вечным сном невдали от них. Несколько минут спустя, пароход наш подошел к убогой деревянной пристани, воздвигнутой в соседстве графской, составлявшей некогда гордость Севастопольских жителей.
Как только мы сошли на берег, целая толпа нищих бросилась к нам, выпрашивая подаяние. Вопрос: откуда они явились сюда — возмущал мои радужные воспоминание о прошлом! Помнит-ли кто нибудь, чтобы у соседства графской пристани выставлялась нищета во всей своей ноготе? Здесь толпилось самое блестящее общество, здесь гремел хор музыкантов, здесь на мраморных ступенях покоились восхитительные женщины, здесь красовались чудные статуи, экипажи и щегольские гондолы всевозможных конструкций, но всего величественнее была панорама на бухту, установленную гигантскими кораблями и оживленную тысячью шлюпок, баркасов и т.п. судов. Песни, говор, свистки, плеск волн, удары весел, звуки музыки — все это не умолкало до глубокой ночи, все это слышалось во всех концах города всегда освещенного, движущогося. Таковою представлялась эта часть города 17 лет тому назад, ныне безмолвная, обезображенная развалинами! Невдали от графской пристани выступало грозное Александровское укрепление, огибающее оконечность площади, как-бы вылитое из массы камня. От гигантской постройки этой, теперь едва приметны следы, так точно как нет ничего напоминающого о месте существование того славного Тотлебенского моста, который оказал великую услугу при отступлении значительных масс войска и горожан. Тут-же красовалось у подножья бульварного холма замечательное по наружной и внутренней отделке строение собрание, готовое поспорить в роскоши убранства с лучшими подобными учреждениеми в Европе. За зданием этим, из под великолепной арки, подымались по прекрасным ступеням на господствующий над городом холм, где красуется до нашего времени памятник славным подвигам, Казарского и где в былое время сгруппировывалось все аристократическое общество, чтобы, под звуки музыки, любоваться величественною картиною окрестностей. Ныне загроможденная каменьями и развалинами Екатерининская улица, начиная от городского театра, до окончание своего, была одною из оживленных и отлично шоссированных. По ней гуляли, ездили и резвились счастливые дети Таврической Пальмиры, все остальные улицы города не менее вызывали заботливость градоправителей и сотни арестантов, сосланных сюда с различных концов России, безустали трудились над ними, но восхитительнее всего были постройки выложенные из штучного Инкерманского камня чистого и гладкого как веленевая бумага. Представляя рельефные украшение с фасадов, они не поражали ни громадностию, ни вышиною, но невольно останавливали внимание красотою архитектуры, безподобною симметриею и чистотою отделки. Пред редким из них не взрощены были тенистые деревья; повсюду проходили водосточные канавы. Словом это был город, где соединены были все условие для жизни и развлечений, куда свозились лучшие произведение страны, где дешевизна поражала чужестранцев, где простонародие обогащалось на счет щедрости моряков. К этому прибавьте, что город имел обширную библиотеку, украшенную статуями, моделями, картинами и разного рода редкостями; что большинство служащих принадлежало к разряду отлично образованных людей и что кроме городских развлечений здесь человечество наслаждалось морскими купаньями и самыми разнообразными удовольствиеми на окрестных дачах и хуторах, составляющих собственность зажиточных горожан.
Окрестности Севастополя заняты были несколькими предместиеми или слободками, большинством основанные нижними чинами морского ведомства. Слободки эти ничего общого не имеют с теми убогими хижинами, которые ныне заменили их. В них обитали трудолюбивые и невероятно зажиточные матросы, не редко владевшие большими зданиеми в центре города и промышлявшие с семействами своими всевозможными промыслами. Жизнь их и вообще наружная обстановка свидетельствовали о счастии и довольстве.
Для пополнение нашего очерка, нам остается бросить взгляд на различные сооружение правительства, воздвигнутые для защиты славного Севастополя. Сооружение эти состоят отчасти из стен, предохраняющих возможность вступление в город с С.В. и Ю.З. сторон и нескольких обширных крепостей, расположенных у входа в Северную бухту. Если мы скажем, что из них действовало до 600 выстрелов на входный с моря пункт, то читатель положительно может убедиться о непобедимости с этой стороны города. Таковых убеждений были и все те, которые допускали осаду Севастополя с моря, не веря в возможность нападение со стороны Трахейского полуострова ничеем не прикрытого и имевшого несколько удобных пунктов для десанта и безопасной стоянки судов. Кроме этих укреплений, здесь воздвигнуты были великолепные казармы для армейских войск, большинством сохранившиеся до наших дней и славные доки, поглотившие много человеческих усилий и средств казны.
Таковым представлялся Севастополь до Крымской кампании; но теперь все посетители его не того уже ищут: для них интереснее взглянуть на развалины и на те пункты, которые более или менее прославились самозащитою против туркофилов, которые напоминают чем-либо о героях этого времени. Желая по возможности удовлетворить подобному любопытству, мы находимся в обязанности указать читателю нашему, что самыми достопримечательными в эту войну местами, служат все почти возвышенные пункты с юго-восточной и западной сторон, на которых необходимость заставила воздвигать земляные насыпи, валы и батареи. К сожалению на всех этих пунктах не сохранилось никаких памятников, свидетельствующих о их деятельности и путешественник должен ограничиваться разсказами нередко ничего незнающих извозчиков. В полной уверенности, что близко то время, когда музеум достопримечательностей Крымской войны обратит на это внимание, мы считаем нужным заявить только, что англо-французы, занявшие Трахейский полуостров, положительно могли быть убеждены, что Севастополь, поражаемый каждою из выпущенных ими бомб, должен был быть покинутым Русскими войсками. Кроме этих изрытых ядрами возвышенностей, для каждого из путешественников не безинтересно взглянуть на элинг Общества пароходства и могилы павших героев защитников этого славного города. Таковыми являются место погребение Истомина и Корнилова и всех остальных воинов, павших в битвах в продолжении отчаянной борьбы. Как над первыми, так равно и над последними, блогодарное отечество воздвигло великолепные храмы для вечного поминовение достойных сынов своих.
Тот, кто бывает в Севастополе, весьма вероятно не откажется осмотреть его замечательные в историческом отношении окрестности. Таковому мы советовали-бы проехать на Трахейский или Херсонеский полуостров, в Балаклаву, Инкерманскую долину, Чергун и чрез Шулю в Эски-кермен и Черкез-кермен.
На Трахейском полуострове путешественник, во первых найдет развалины двух Херсонесов, замечательных своею историческою судьбою, остатки храма где восприел святое крещение св. Владимир; очаровательный по местоположению Георгиевский монастырь; Камышовую бухту, занимаемую Англо-французскими судами, в окружности которой устроен был ими целый городок, сообщающийся с Балаклавою рельсовым путем и, наконец, Англо-французское кладбище с монументами, которые вечно будут напоминать едино-племенникам своим о тех жертвах, которые принесены были правительствами их в защиту враждебного христианству, мусульманина.
У начала Трахейского полуострова, на берегу небольшой, но великолепно прикрытой горами бухты, находится маленькое село известное, под именем Балаклавы. Оно замечательно, во первых, как местопребывание человека еще во времена Гомера, как пункт интересующий археологов, как великолепная бухта изобилующая почти всегда рыбою и как обитель потомков тех архипелагских греков, которые, не смотря на малочисленность свою, всегда парализировали идеи возстание и волнение Крымских татар с того времени, как последовало присоединение Тавриды к нашей державе.
Поездка в Балаклаву тем еще интересна, что ежеминутно представляются следы Англо-французских лагерей и красивый вид на отдаленные горы. О Балаклаве и вообще о Херсонеском полуострове мы будем говорить гораздо подробнее в отделах историческом и археологическом. Теперь-же направимся к Инкерману и дальше до Черкез-Кермена.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:28 PM | Сообщение # 17 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Инкерманская долина
Инкерманская долина начинается от Севастопольской бухты и прекращается татарским селением Чергун к ней направляются от Севастополя или сухим путем по тропинке, идущей по знаменитому водопроводу к некогда славным докам или бухте, которая глубоко врезывается в материк. Так как последний путь не представляет неудобств и опасностей, то большинство предпочитают его и притом этим путем искони свозят на баркасах к Севастополю громадные обломки прекрасного для построек Инкерманского камня. Между тем, для любителей природы и искусства, первый путь представляет много очаровательных картин: пред ним рисуется в глубокой пропасти прекрасная Севастопольская бухта, окаймленная высокими разноцветными берегами: кое где выглядывают спасительные маяки — эти неоцененные друзья мореходцев — дальше горы заросшие кудрявою растительностию. Любуясь этим видом, вы едете над пропастию в несколько десятков сажень, где плещет лазурная поверхность залива, как бы трепещущая под влиением солнечных лучей. Пред вами тянется широкою лентою, прорубленный с боку сплошной скалы, широкий желоб, по которому некогда с шумом катила свои воды прославленная Черная речка, далыне прекрасный тоннель, несокрушимый памятник трудов человека и великолепные мосты, воздвигнутые ради доков и воинственной славы блистательного Севастополя.
Наконец вы спускаетесь в оконечности бухты заросшей камышами, в пустоту которых сливаются быстро катившиеся воды Черной. Отсюда открывается на Инкерманскую долину один из тех, мастерскою рукою схваченных, ландшафтов, о которых вечно думает поэт и которые дают понятие о блаженстве жизни. И действительно, Инкерманская долина, занятая человеком с глубочайшей древности, представляя множество искусственных пещер, укреплений и других изумительных и несокрушимых временем трудов, имеет в общем, такую магнетическую очаровательность, такое возбуждает спокойствие и мир в душе, что невольно позавидуешь счастливой участи здешних монахов. Как должна быть искренна и чиста их молитва пред Творцом миров, отделившого их от житейских скорбей!
Историческая судьба этой долины представляет много интересных сведений. Здесь, по нашему мнению, было то страшное Тавро-ски?ское укрепление Палакион, о котором с ужасом разсказывают первые греческие поэты и географы и которое сокрушено войсками славного Митридата царя Понтийского; здесь, вскоре после проповедей в Херсонесе апостола Андрея Первозданного, образовалась община сильных проповедников Евангелие, которые, презирая всевозможные истязание, не только украсили своими именами историю церкви, но отсюда сумели распространить слово Божие между соседними варварами. Здесь (по ошибочному впрочем) предположению многих ученых был в конце 12 столетие столичный город ?еодорийского княжества; а во время Турецкого и ханского владычества в Крыму, бедный разно-племенный городок. Вот каким его представляет в это время Мартин Броневский, посланник короля Стефана Баторие к Крымскому хану Могомет-Гирею в 1578 году:
«В Инкермане каменная крепость, мечеть и пещеры с удивительным искусством высеченные под крепостию и против нея; ибо город расположен на большой высокой горе и от этих пещер получил турецкое название. Он был прежде значителен довольно богат изобиловал всем необходимым и был замечателен своим местоположением. Насупротив города тянется мыс, имеющий в ширину несколько стадий, а в длину, на протяжении 3 или 4 миль, узкою полосою вдается далеко в Черное море. Имеет три пристани, из которых одна Portus Pactorum (пристань договоров); из этой составляется другая, называемая Страбоном Ктенусом. Туда очень удобно могут приставать суда и оставаться в безопасности против бури и волнение... На скалистых горах, больших и высоких, видны явные следы, показывающие, что древнейшие народы Греции добывали здесь огромные камни и, вывозя их на судах из этого узкого места, выстроили из них Херсонес — древнейший и знаменитейший в то время город на полуострове. Христианские греки и теперь еще об этом разсказывают... Видно что Инкерманская великолепная крепость построена греческими государями, ибо до сих пор еще ворота и некоторые уцелевшие здание украшены греческими надписями и гербами. Очень ясно видно, что по всему тому перешейку, даже до стен города, были великолепные строение и вырыто множество колодцев, из которых многие еще уцелели; на оконечности же видны две большие широкие дороги, вымощенные камнями»...
Ныне, за исключением полуразрушенных крепостей и пещер, ничего более из сказанного Броневским нельзя найти в Инкермане: все сглажено и очищено трудолюбивою рукою инока и там, где некогда властвовали кровожадные пираты, где изнывали тысячи невинно сосланных христиан, где так недавно еще ревели сотни Англо-французских орудий и ежеминутно наносилась смерть безстрашным героям, там теперь стоят убогие могилы, жилище монахов и храмы, во имя тех святых, которые мученическою смертию освятили эту местность.
Инкерманская долина, пересекаемая Черною рекою, тянется к Ю.В. — верст на 5-ть, при ширине в 200 сажень. Сначала ея обступают мелоподобные сплошные скалы, изрезанные пещерами, затем эта вечно-зеленая равнина подходит к отклону длинной и голой покатости гор положителыю усеянной следами Англо-французских укреплений. Следы эти доходят до конусообразного Чергунского холма и без сомнение скоро исчезнуть, если современники наши не поставят здесь хоть обломок камня с простою надписью*, свидетельствующею минувшие подвиги человечества. Инкерманская долина расширяется по мере приближение к мосту и памятнику, поставленному в воспоминание путешествие Императрицы Екатерины. На всем ея пространстве могут быть прекрасные фруктовые сады, но туземцы, дорожа тучностию наносной почвы, предпочитают заниматься здесь хлебопашеством и сенокосом.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:28 PM | Сообщение # 18 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Чёргун и Шуля
Инкерманская долина прекращается у соседства татарского селение Чёргун, расположенного в котловине гор, большинством заросших лесною растительностию. Селение это, по мнению нашему, основано турками, занявшими приморские местности Тавриды после 1475 года. в настоящее время оно невелико, но принадлежит к числу лучших татарских по опрятности и постройкам. Народонаселение его занято всеми почти сельско-хозяйственными промыслами и именно: хлебопашеством, скотоводством, садоводством, огородами, табаководством, пчеловодством и сенокосами, которые доставляли отличное вознаграждение до разрушение многолюдного и богатого Севастополя. Чергун расположен на левом берегу Черной речки, изобилующей здесь раками. Река эта у туземцев именуется Казыклы-узен, но русские присвоили ей название по деревни Чёргун, а впоследствии для легкости назвало Черной.
Осматривая это счастливое местоположение, я подошел к прекрасной и всецело сохранившейся у конца деревни многогранной крепости. Судя по архитектуре, укрепление это воздвигнуто было турками из штучного инкерманского камня. Но с какою целью оно воздвигнуто? Ясно, что оно служило прикрытием для турецкого гарнизона, имеющого надзор за Инкерманом и Севастопольскою бухтою; между тем я слышал от местных жителей, что крепость эта сооружена турецким пашою, при содействии какого-то богача Кара-хады, чтобы предоставить возможность жителям укрываться в ней от Черкезского племени Чавка, делающого набеги со стороны южного берега.
В окрестностях Чёргуна добывается меловая глина, известная у татар под именем Киля, а у нас земляного мыла. Киль этот охотно приобретается туземными народами, как превосходное средство для очистки волос и головы от лупы и т.п. Кроме этого, невдали отсюда, по направлению к дер. Коклузу, в округе Ханды-дересе, в ямах Боя-чухурлар, добывается прекрасная темнозеленая глина, которою татаре любят красить стены и полы своих жилищ. Глиною этою и килем преимущественно торгуют цыгане и как говорили мне со значительною выгодою.
Осмотрев все достопримечательности этой, деревни, я посетил деревенского муллу с целью поразузнать кое-что о местных преданиех и памятниках старины. Почтенный татарин, приняв нас со всеми знаками почтительности, предложил кофе и закуску, и за столом отвечал на все мои вопросы. По его мнению здешние татаре болыиинством принадлежат турецкому происхождению, составляя поколение всех турков, которые не пожелали возвратиться на родину после Кучук-кайнарджинского мира, лишившого их господства в Крыму. Предположение это, присутствующие здесь татаре, считали ошибочным и старались опровергнуть его особенностию своего наречие, трудолюбием и ловкостию — качествами, которыми преобладают турки; мулла, оскорбившись этим неосновательным противоречием, неожиданно спросил: «Неужели вы думаете, что турки, охранявшие эти места, могли в течении 300 лет оставаться безпорочными волками? Если же вы мне станете отвечать, что татаре не выдавали за них дочерей, так я должен буду предполагать, что деды и прадеды ваши прижиты от них незаконным путем и все таки выйдет, что вы происходите от турецкой крови».
Меткое замечание духовника отчасти подтверждалось и наружными чертами лица Чергунских татар и кроме того тем еще, что они не сохранили никаких преданий, которыми изобилуют татаре, при наполнении им ханских времен. После долгой беседы с этими татарами, я составил себе убеждение, что они в минувшем изредка сообщались с внутренностию Тавриды, а большинством принадлежали к числу мореходцев и что Севастопольский залив получил название Кады-лемана вследствие того, что в нем зимовало множество судов, принадлежащих Чергунскому Кадию, известному под именем Хара-Кады.
После полудня, наняв опытного проводника, я направился в Эске-Керман, замечательный в Крыму, как местность, сохранившая жилища первобытного человека. Выехав за деревню, мы вскоре повернули по направлению на Бахчисарай и очутились на меловых возвышенностях, заросших густою лесною растительностию, только что отродившогося леса, после безжалостного истребление его в Крымскую войну. Путь этот, не смотря на то, что состоял из толстого слоя пыли ослепительной белизны и легко подымающейся облаком, безпрестанно представлял живописные полянки и разнообразные холмы. Проводник мой, веселый татарин, не переставал разсказывать про свое житье-бытье и похождение друзей. из всего переданного мне им, один эпизод остановил мое внимание как небывалое событие в мусульманском мире: где-то по соседству Чергуна молодая татарка, имеющая 5-ти летняго сына, полюбила юношу и в те дни, когда муж ея отезжал из дому, она не разлучалась с ним. Народ знал об их греховных заблуждениех, но хранил молчание; между тем любовникам стала невыносима подобная жизнь: они во что-бы ни стало хотели законно принадлежать друг-другу, а чтобы безпрепятственно достигнуть этого, решили убить ничего не подозревающого мужа. И вот в темную ночь, когда заботливый отец возвратился домой, прежде чем он успел перешагнуть свой порог, любовники страшным ударом топора, разсекли ему череп; затем изрубив его в клочки, сложили в бочку и прикрыли кусками солонины. Убийство это совершилось на глазах малютки сына, который на другой-же день разсказал в деревне и преступники отправлены были в город. По этому поводу впоследствии, когда эти разбойники были жестоко наказаны и сосланы в Сибирь, выдумана была следующого рода песнь, которая до настоящого времени поется у нас и вызывает вздохи у старых и молодых:
«Бог свидетель, что я сгубила напрасно мужа доброго. Любовь безумная, со страхом опозорить себя, сделали меня убийцею.
Ах зачем я полюбила так страстно и безумно его! Ах зачем он обласкал меня? С собою и его я погубила!
Бедняжка, он ждал отрадной жизни, мечтал о светлых днях: обманулся юноша несчастный!
Ох, как страшно припомнить, когда арба подвезла меня к темнице и как безучастно взглянули на нас судьи безжалостные.
О, Аллах от тебя ждем милости!
Призвали меня на суд гяуры противные. Тут был и малютка мой сынок. И этот малютка, взлелеянный у груди, уличил родную мать в убийстве отца.
Ах кто мог думать, что настанет время, когда собственная кровь посягнет на себя!
О, Аллах ты прости тварь ничтожную твою!
Не расцветшей розой я была, расцвела завяла.
Жаль юности моей: только что воспламенилась как уже и потухла.
Час спустя, мы вехали в дер. Шуля, некогда принадлежавшую знаменитому естествоиспытателю Палласу. Деревня эта населена татарами и по положению своему едва-ли не принадлежит к самым очаровательным к Крыму. Покоясь у подошвы гор, покрытых лесами, она изобилует ключевыми источниками и множеством тенистых садов. Здесь в таком изобилии ростут роскошные грецкие орехи и так велики огороды овощей, что я положительно изумился избранной и строго преследуемой специальности татарина. Не менее меня изумился-бы и читатель, еслиб я сказал, что многие из них имеют обширные огороды, исключительно засаженные красными помидорами, которые чуть-ли не миллионами ежедневно отправляются на арбах в Севастополь.
Усердный проводник мой пригласил меня заехать на отдых в дом своего родственника. Невыносимая жара и притом любознательность заставила меня воспользоваться этим приглашением. Минуту спустя мы вошли в убогую хижину пожилого татарина, который, как показалось мне, не охотно встретил нас. Подобные приемы татаре оказывают вообще полицейским чиновникам и сейчас-же делаются услужливыми, если узнают, что приезжие не принадлежат к числу забитов (властей). Расположившись на войлоке, и освежившись прохладою землянки, я начал делать необходимые для меня этнографические, топографические и т.п. справки. Старичек сообщил мне, что поселение татар существует здесь со времени турецких времен, раньше-же оно, по его мнению, было занято женевезами (Генуэзцами), которые имели здесь виноградники* и вели торговлю с Бахчисараем и иностранными державами чрез Кады-лиманский залив. От отца он слышал, что за деревнею существовали развалины какого-то обширного здание о котором не сохранилось никакого предание. Затем он начал разсказывать мне о бедственном положении этого поселение в Крымскую войну. И действительно, лежа между двух враждебных позиций, обитатели его вселяли к себе подозрение, с одной, так равно и с другой стороны, вследствие чего терпели голод и всевозможные недостатки и лишение.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:29 PM | Сообщение # 19 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Эски-керман
Солнце потеряло свою жгучесть, когда мы выехали из Шули и начали взбираться на белую возвышенность горы, изредка заросшую кустарниками. с трудом и не без страха мы кое-как взобрались на высокий хребет и остановившись на отдых на месте, где существовал неприступный редут наш в последнюю войну, оглянулись назад: все пройденное нами пространство казалось ничтожным ущельем или проще оврогом между холмами отверделой белой глины; Шуля, покоящаяся в зелени дерев, уподоблялась птичьим гнездам, а окрестные леса казались крошечными кустарниками.
Несколько минут спустя, пред нами открылась Черкес-Керманская долина, окаймленная чрезвычайно живописными каменными выступами на подобие террас, задерживающих приподнятую почву. Долина эта, при чудном покрове зеленеющих трав и нив, показалась мне самою счастливою для жизни такого обитателя, как Крымский татарин. Спуск к Черкес-Керману очень крут, но к удовольствию путешественника дорога идет оборотами лесом — и таким образом предупреждается всякого рода опасность. Присматриваясь к этой дороге, я не ошибся, предполагая что она есть труд древних жителей этой местности, которые любили заботиться об удобствах сообщение не только с пограничными поселениеми, но даже с необходимыми наблюдательными пунктами.
- Отчего эта долина называется Черкес-Керманом? — спросил я проводника.
- Оттого, что в центре ея скал расположено татарское селение этого имени, которое вероятно основано черкесами.
Такое убеждение высказывалось мне и другими татарами, но я считаю его не справедливым. В Крыму все почти естественно укрепленные пункты, где встречаются искусственные пещеры из развалины крепостей, названы Каманами, Хазарами или Керманами. Керман на арабском языке означает крепость. Без сомнение хазары, посещавшие Кавказ, встречая там подобные же развалины под названиеми керманов, по сходству их между собою именовали теми же именами с присовокуплением, для различие какого нибудь прилагательного — смотря по наружности почвы, преданием и т.п.
- На этой долине — продолжал чичероне мой, при последнем крымском хане Шагин-Гирее, происходила отчаянная битва... Он недоговорил.
- Здесь в последний раз дрались ваши против русских — и против хана, назначенного вам Екатериною — сказал я.
- Татарин, покачал головою. В этом движении он хотел выразить печальную судьбу своей некогда грозной нации.
Проехав лес, глаза мои остановились на огромной кругловатой почерневшей от времени скале, изрезанной множеством искусственных пещер. Скала эта рисовалась на подобие воздушного острова, взросшого в котловине горных подошв.
- Это Эски-Керман, заметил проводник. Здесь обитали дженевезы (генуэзцы) до того времени, пока турки не перебили их всех.
Проводник мой, как и все вообще татаре, приписывающие все памятники древности генуэзцам, грубо ошибался*. Эски-керман (т.е. старое укрепление) есть самый древнейший приют первобытных обитателей Тавриды — и притом изумительнейший памятник дара соображение и трудолюбие древняго человека. Вот что о нем говорит М.Броневский, бывший в Крыму в 1578 году, в качестве посланника от польского короля Стефана Баторие: «недалеко от Манкопа (Мангупа), называемого турками Черкесгерменом... лежит древний город и крепость, но ни турки, ни татаре, ни даже сами греки не знают его имени. Известно только, что он погиб во время греческих князей, о которых в этих местах разсказывают много дурного об их ужасных, преступлениех против Бога и людей. На каменной горе, на которой расположен город, с удивительным искусством высечены в скале домы, которых следы явно видны, не смотря на то, что место это совершенно поросло лесом. Храм, украшенный мраморными и терпентиновыми колонами, уже разрушился, но обломки его свидетельствуют о прежней славе и роскоши города». Краткий очерк этот нам прежде всего доказывает, что г-н Броневский не видел даже издали Черкес-Керманской долины, а писал из Бахчисарая под диктовку какого нибудь туземца христианина; иначе и не может быть, потому что Эски-керман представляет множество совершенно целых памятников, достойных описание и притом скала, именуемая им Манкопом, никогда не называлась одноименно с Черкес-Керманом, отстоящим от нея мало-мальски в 10 верстах. Вот совершенно справедливое описание Эски-Кермана, сделанное генералом Козенным еще в 1828 году*. Дорога, ведущая к Джингискерману** высечена в камне; имеет парапет и довольно широка. Все его скалы были изсечены руками человеческими, начиная от самой вершины оных, вниз на несколько саженей в глубину, и каждая скала, заключает в себе большее или меньшее число жилищ, разделенных внутри на этажи; их находится столь безчисленное множество, что на обозрение всех требуется покрайней мере две недели... Жилища эти представляют три отличительные формы: оне или неправильно круглые или овальные, или четырехугольные, но высотою почти одинаковы, не превышая 7 фут. В некоторых из них можно видеть скамьи, сделанные вокруг стен, род низких кроватей, стульев и табуретов, поставленных посередине горницы. Все сии уборы изсечены в самых скалах. Входы в эти жилища довольно высоки, по сторонам их сделаны овальные или круглые отверзтие для освещение внутренности комнат. Стены и потолки не толще 5-6 дюймов; стены же внутренние от 2 до 3 дюймов. Можно и теперь еще различить признаки инструментов, служивших Троглодитам в их работах... из них некоторые представляют выпуклые полукружие, похожие на толстые веревки, или канаты, другие уподобляются точке с запятою и тысячами выдавлены в стене. Последнее заставляет полагать, что Троглодиты имели средство смягчать камни до разработки. На верху одной утесистой стремнины, во внутренности скалы, есть комната, служившая келиею или часовнею, на стенах ея приметны следы хорошей живописи... изображение представляет Богородицу, окруженную некоторыми святыми... Картина сие принесла бы честь веку Чимабуе, основателю итальянской школы и живописи в Италии.
Представленные здесь выписки далеко еще ничтожны в сравнении с действительностию. Надо видеть самому эти обширные подземелья или ряды пространных покоев, где смышленый труженник позаботился оставить для себя даже отверзтие для созерцание окружающей его природы; надо видеть и удивляться, как мог решиться человек сверлить эту скалу с целью добытие в ней колодезя — и как он достиг этого не имея к тому верных убеждений. Колодезь этот, по моему составляет великое произведение человеческих рук в отдаленный от нас период. Искусник, открывавший его, позаботился и о том, чтобы каждый мог по ступеням сходить к добытой им воде. К сожалению нашему, ступени эти в наше время сильно испортились и только не многие смельчаки могут спускаться по ним. Татаре туземцы насчитывают их 90; колодезь же именуют Дениз-хуюсу, т.е. колодцем моря.
Осмотревши этот каменный город, подобный улью пчел, невольно призадумаешся. Вопрос — кем он основан и для какой особенной надобности человек затрачивал всю свою жизнь для изсечение в скале жилища — приводит в волнение кровь. Историе нам не оставила об этом никаких сведений, по ней мы знаем только имена обитавших здесь народов Тавро-ски?ского происхождение. Следовательно это были жилища Тавро-ски?ов, но не тех, которые занимались сельско-хозяйственными промыслами, а той части, которая составляла их войска, оберегающие свои границы со стороны Ираклийской республики и степных кочующих полчищ. Подобные сооружение, представляя недоступные казармы, естественно сооружались целым народом и представляли множество выгод, как в стратегическом, так равно и в экономическом отношении. Впоследствии, когда Тавры восприели Св. крещение, в соседственном Инкермане и в эски-керманских пещерах основаны храмы и келии тех исповедников учение Христова, которые подвизались учить и наставлять новообращенцев. Затем, когда погибло имя Тавро-ски?ов, слившихся с греками, Эски-керман по всему вероятию сделался местопребыванием иноков или вообще людей, посвятивших себя служению Богу. к ним вероятно присоединялись и те бедняки, у которых не было приюта. Таким образом местность эта оставалась более или менее населенною до перенесение Монголо-татарами столицы своей в Бахчисарай. С этого времени надо полагать он опустел навсегда и обитатели его выехали в чужие страны, потому что не существует у туземцев никакого предание об этой достопримечательной колонии; одни только несокрушимые временем труды навсегда останутся безмолвными свидетелями о жилищах здесь не избалованного и трудолюбивого человека.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:29 PM | Сообщение # 20 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Черкес-Керман и жилища татар
В соседстве замечательных Эски-Керманских пещер расположено небольшое татарское селение, сохранившее свое первобытное название Черкес-Керман. Кларке и Паллас составили себе убеждение, что оно основано черкесами, но что прежде на этих местах жили Греки и Генуэзцы. Мы раньше говорили, что в Крыму не обитали общинами Черкесы и следовательно предположение знаменитых путешественников основано или на импровизации проводников, или по названию селение. Академик Кеппен, узнав, что в Крыму безсчетное множество селений, гор, холмов и другого рода мест, именуются черкесами — справедливо заметил, что еслиб считать их за поселение, основанные черкесами, то пришлось бы думать, что вся страна занималась ими.
Черкес-Керман, по чудно-величественным скалам, в промежутке которых расположен, едвали не есть очаровательнейший в мире уголок. Путь к нему от Эски-Кермана, идет промеж высоких сплошных скал всевозможных форм и видов. Там, где эта игра природы вновь превращается в стенообразную каменную возвышенность, выступившею мысом, дорога поворачивает на лево и, помимо источника, вступает и ущелье двух параллельно извивающихся каменных масс, которые у оснований своих образовали глубокие впадины, как бы для того, чтобы под ними приютил свои жилища безпечный татарин. Ущелье это, на более широком пространстве, имеет в ширину до 40 сажень; в углублении же, где скалы сходятся полукружием и изминяют первоначальный характер свой, открывается площадь, занятая деревенскими хижинами. На одной из этих скал, в виду селение, сохранилась всецело высокая четырехугольная башня, без сомнение воздвигнутая Тавро-ски?скими племенами, современная Инкерманским укреплением. Некоторые из писателей, в том числе и Паллас, предполагают, что она создание греков. Вопрос, когда же греки владели этою местностию и для чего бы им воздвигать подобное укрепление в виду Эски-Кермана? — естественно не принят в соображение. По нашему мнению, башня эта, как сказано выше, расположенная на высокой скале, служила для ски?ских казарм наблюдательно-сторожевым пунктом, а в случае крайности и спасительным пристанищем. Мнение наше подтверждается тем, что вход на эту башню был не со стороны деревни, а с обратной стороны скалы, т.е. против Эски-Керманских пещер.
То что башня эта была наблюдательная, доказывается во первых двумя входами и наконец тем, что при вооружении ея даже метателями камней, она, по местоположению своему, не могла удовлетворять подобному назначению. Единственно, что можно приписать ей, это укрывательство во время ненастных погод небольшой толпы народа, зорко оберегающого окрестности от внезапного поступление неприетеля с северной и северо-западной сторон полуострова, за которыми не могла наблюдать Эски-керманская вершина. Не сравнено важнейшим значением пользовалась для воинственных обладателей этой долины скала, на которой расположена эта башня. С нея стрелки легко могли поражать стрелами подступающих к Эски-Керману с западной стороны и недопускать к вторжению в Черкес-Керманское ущелье; как имеющее важное значение.
Крепость эту туземцы именуют Хыз-куле, т.е. башнею девы, воображая, что она построена каким-то знаменитым древним царем, державшим здесь под замком неестественной красоты девицу, неоднократно бегавшую от него; другие же трактуют, что ея воздвигла девица с целью защищать свой пол против какого то соседняго князька, имеющого привычку внезапно нападать на селение и похищать девиц; более блогоразумные держатся того, что прадеды их прозвали эту башню девичьею потому, что она имела прекрасный наружный вид.
Осматривая Черкес-Керманское татарское кладбище, я невольно остановился пред четырьмя надгробными памятниками, носившими отпечатки старины. Формами они походили на безрогие караимские надгробие, с нарочно выделанными сверху ямками*. На двух из них по сторонам изображены рельефные круги, а на остальных сабли. татаре признают их своими, обясняя, что под теми, на которых иссечены круги, покоятся женщины, а под другими — мущины и что, как те, так и другие поставлены над прахом Чингис-ханского поколение. Предание это мне показалось правдоподобным при воспоминании, что подобные памятники еще недавно ставились одним из татар и что в одной из куле на Бахчисарайском ханском кладбище, мы встречали тоже изображение сабли, совершенно одинакового рисунка.
Было уже темно, когда я возвратился в деревню. Проводник мой к удовольствию моему свел меня на ночлег снова к родственнику своему, где приготовлен был кофе и деревенская закуска. Это был молодой татарин лет 20 с веселой и умной физиономией. Оставшись круглым сиротою, он сумел без помощи стороней сохранить отцовское имущество и подготовиться к женитьбе. Осмотрев нарочно для этого воздвигнутое им здание, я пользуюсь настоящим случаем познакомить читателей моих вообще с жилищами Крымских татар:
Татарин не любит одиночества, а потому с раней молодости, часто 19 лет приобретает жену, но предварительно для свободы и полного кейфа он должен построить отдельный дом. Жилища эти в Крыму бывают троякого рода: каменные двух-этажные с балконами, обставленными деревянными украшениеми и решетчатыми неподвижными ставнями, из земляного кирпича и плетеные. Первые воздвигаются в городах зажиточными людьми и по селам, расположенным в местностях, изобилующих камнем; вторые в степях, а последние у соседства лесов. Сельские жилища большинством представляют снаружи жалкий вид; но во внутренности аккуратною драпировкою и строгою чистотою свидетельствуют, что народ этот далеко не грубых наклонностей. Оне обыкновенно в степях фасадом обращаются к югу, а в горных полосах — к стороне сколько нибудь защищенной от ветров. Все они бывают узки и длины и делятся на две и три комнаты. Последние называются харшлыхапу (т.е. противоположные дверьми) и состоят из гостиной, спальни и сеней. Первая убирается черными или цветными войлоками, а вокруг стен шерстяными тюфяками, обложенными большими подушками, чтобы облокачиваться на них, тюфяки эти закрываются простыми ковриками, если не обтянуты только хорошими материеми; у одной стены стоят два, три сундука, наложенные сверху до самого потолка постелями и одеялами, предназначенными только для гостей. Все-же остальное пространство стен положительно завешивается, на протянутых рядами веревочках, полотенцами, шитыми у концов разноцветными шелками или мишурою. Утиральники эти не употребляются в дело; а берутся как домашняя мебель, зоготовленные в виде приданого хозяйкою еще в детские годы. Над полотенцами идут полки, на которых выставлена вся домашняя посуда; на перекладинах или балках, которые остаются открытыми, за неимением чердака или горища, разстилается праздничная одежда всего семейства и цветные платки; тут же покоится священный коран и другого рода духовные книги. Украшение заканчиваются неподвижными шкафами, очогом или огромною печью, сложенною из кусков черепицы, вершину которой украшают различными фигурами и красят цветными глинами. Комната, которую мы назвали спальнею, служит не только ночлегом для семейства, но и складочным пунктом всех продуктов и хозяйственных принадлежностей. В этой комнате особенное внимание обращает на себя колыбель, разукрашенная всевозможными красками — изобретение бахчисарайских токарей — татар. Она устраивается так практично, что ребенок имеет возможность очищаться, нечувствуя под собою мокроты.
В третьем отделении сенях, обыкновенно не принято ничего держать, за исключением верстака для ткание, где с ранняго утра до вечера кто-нибудь из женского пола постукивает челноком и ногами. Очень часто в сенях строятся и оджаки, постоянно занятые по сторонам железными треножниками и гигумом или огромным медным кувшином, для согревание воды для кофе. В последнем случае комната эта служит приемною для близких знакомых, которые располагаются у огня на клочках войлока и ведут дружественные беседы в особенности в долгие зимние вечера.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:29 PM | Сообщение # 21 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Байдарская долина
Из Балаклавы едут в Байдарскую долину двумя путями: почтовым, который пересекает долину почти в центре и тропинкою, идущею по-над берегом моря в виду скал окаймляющих эту частицу полуострова. Тропинка эта вьется по живописным отклонам гор, местами заросших молодым лесом, возрожденным со времени выхода из Балаклавы Англо-французов, не пощадивших не только леса, но даже и фруктовые сады — и доходит до русско-татарской деревушки Кучук-Мускомьи и Варнутки. Третья проселочная дорога ведет от Варнутки на С.В. к обширному селению Биюк-Мускумья и Уркуста на Багу и Скелю, расположенные у восточного придела долины. Едущий этим последним путем может видеть те древние развалины и кладбища, о которых мы подробно говорили в археологическом отделе настоящого труда.
Байдарская долина находится в 16 верстном разстоянии от Балаклавы, начинаясь узким лесным ущельем и постепенно возвышается по направлению к югу или Яйлынскому хребту, ограждающему ее собою и отраслями почти со всех сторон. Долина эта принадлежит к числу самих широких в Тавриде и резко отличающихся от прочих по климатическим условием и наружному виду. Все везжающие в нее приходят в восторг при виде зеленой поляны, окруженной своеобразными массами гор, густо заросших темно-зелеными лесами. Долину эту орошают незначительные ручьи и Черная речка, сделавшаяся известною со времени осады Севастополя. Реки эти, не смотря на незначительность вод, отчасти послужили к тому, что по берегам их развелась растительность, оживляющая окружные поляны. Впрочем о красоте и разнообразности видов Байдарской долины могут судить только те, которые проедут по всем трем указанным нами выше дорогам или те, которые полюбопытствуют взглянуть на все 12 деревень, разбросанных на ея протяжении. Селение эти представляют в настоящее время не особенно утешительную наружность, но окружены прелестными чаирами с изредка разбросанными по ним фруктовыми деревьями. Замечательно однако, что все эти деревни как-то особенно отличаются между собою. Так например: Кучук-Мускомья расположена у подножья оголенных, но чрезвычайно красивых гор, у основание которых разтилаются прекрасные равнины; Варнутка покоится на низменности, окаймленной лесными чащами и сенокосными лугами. Байдары расположены на почтовой дороге, в центре обширной несколько углубленной равнины, по сторонам которой кое-где ростут старые дубы; Биюк-Мускомья прилегает с одной стороны к красивому холму, обросшему дикими плодовыми деревьями, а с другой к роскошным полянам, служащим источником народного продовольствие. Последующие затем селение, Бага например, раскинута по руслу реки и уже как более других прикрытая от Сеевера, изобилует гигантскими ореховыми деревьями. Для любителей великолепных видов мы советуем из этой деревни проехать на хребет горы, разделяющей Байдарскую долину от Коккозского округа. С этой возвышенности отрадно смотреть на восхитительные равнины и зеленые горы, в промежутке которых рисуются счастливые обители татар, составляющих несколько обширных поселений Фотсалинской волости.
Из Баги легко проехать в полуразрушенное татарское селение Саватку. Путь этот достопримечателен изобилием фруктовой ростителыюсти, как-бы нарочно разсаженной для украшение всего пространства, начиная от Баги до Скели. Следуя к последнему, некогда обширному поселению, путешественник может повернуть на лево и чрез полчаса очутиться на высоте, у подножья которой в глубокой котловине расположена деревня Узунджи, утопающая в зелени фруктовых дерев. Местность эта, по оригинальности и громадным горам, прильнувшим к ней со всех сторон, есть единственная в этом роде на Крымском полуострове.
Из Узунджи любознательные могут взять проводника, чтобы осмотреть славную пещеру Сюндюрлюхоба, отстающую от ней в трех или четырех верстах. Пещеру, о которой никто из нас не знал пока мне первому пришлось открыть ее. В Байдарской долине обращают на себя внимание следующие еще местности: Скеля, откуда берет начало Черная речка, изобилующая раками и форелью. Деревня эта в настоящее время состоит из немногих убогих хат, но лет 20 тому назад считалась обширнейшею в долине. Прекрасное местоположение Скели без сомнение рано или поздно обратит на себя внимание трудолюбивых деятелей и по прежнему сделается одною из заманчивых местностей для любителей сельского хозяйства.
Из Скели существует выезд на южнобережское шоссе чрез Мердевен или чертову лестницу, о которой будет сказано в переди. Переезд этот короток и представляет удовольствие только тем, кто мастерски ездит верхом и может спускаться пешком.
В противоположной оконечности Байдарской долины останавливает на себе внимание местность, известная под названием Ласпи. Те кого интересуют виноградники и уединенные углубление, окруженные с одной стороны морем, а с остальных высокими скалистыми горами, могут навестить Ласпи, нанявши лошадей с проводником в Байдаран.
Сказавши все, что необходимо знать проезжающему, мы обязаны посвятить читателя нашего в то положение этой долины, в котором она очутилась при нашествии Англо-французов на Балаклаву. Естественно, что трусливому неприетелю, осмотревшему окрестности занятого местечка, предстояла крайняя необходимость занять не столько Байдарскую долину, сколько высоты предохраняющие его от внезапного захода нашего в тыл. Впоследствии, когда числительность войск их увеличилась и наступило зимнее время, Англо-французы сознали вполне необходимость оставаться в этой долине уж потому, что в 12-ти деревнях ея могла разместиться большая масса войск. Порешив воспользоваться татарскими хатами, они безцеремонно обращались с мусульманами и теснили их до такой степени, что молчаливые поселяне решались бежать, но куда? Многие положили попробовать добраться до цепи наших войск, чтобы обяснить им свое несчастное положение и получить право переселиться во внутренность страны; но попытка эта наиболее смелым чуть не стоила жизни; потому что цепь встречала их выстрелами. Потеряв надежду достигнуть этого, более зажиточные и строгие в догматах татаре, положили лучше лишиться своего недвижимого имущества, чем долее терпеть нахальство и распоряжение френков в своих семействах — и вот они решились бежать в Турцию в то время, когда приближался исход их страданием. К числу деревень, окончательно покинутых татарами, принадлежат: Скеля, Календи, Сахтик и Варнутка, а на половину из Курчук-Мускомьи, Хайто и Байдар. Вынужденная обстоятельствами этими эммиграцие самых зажиточных татар, чрезвычайно грустно подействовала на сельско-хозяйственный быт остального народонаселение. Вслед затем наступила другая неприетность и именно отчуждение из общественного владение тех земель, на которых беглецы развели сады, чаиры или подготовили для хлебопашества. С отчуждением, в ведомство опеки явились арендаторы, которые различными мерами начали стеснять поселян, которые с каждым годом все более и более чувствуют себя в зависимости то откупщиков, то помещика, претендующого право полновластие на все леса, входящие в округу Байдарской долины.
Из Байдар почтовая дорога идет чрез хребет Яйлы на Южный берег. Подем не крут, но чем выше подымаешься, тем очаровательнее делается вид на отдаляющуюся долину. Вслед затем везжаешь в ворота, сооруженые между громадных скал и пред вами в глубочайшей пропасти открываются новые более отрадные картины.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:30 PM | Сообщение # 22 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Южный берег Крыма
Счастливое местоположение южного берега Крыма, прикрытого от севера высокою массою Яйлынского хребта, с каждым годом становится более и более известным. Не смотря на трудный и длинный путь к нему, мы ежедневно замечаем, что число посетителей его, привлекаемых сюда, с целью возстановление разстроенного здоровья, значительно возрастает — и редкий из них, возвратившись на север, не блогословляет чудный край за блоготворное действие климата. Не будем говорить о тех, которые являются сюда для морских ванн, отдохновение, наслаждений восхитительными картинами природы или удовлетворение любознательности. Число их значительно — и как-бы не были сильны восторги их — они не преувеличены.
И так, мы не ошибемся если скажем, что будущность этого края, ныне уже значительно украшенного роскошными постройками, фонтанами и вечно зелеными экзотическими растениеми, при открытии железной дороги к одному из портов Черного моря, будет также блистательна в России, как некогда в Римской Италии славная Кампаня Филикс (Filix), служившая, для эпикурейцев древняго Рима, местом свободных удовольствий и наслаждений, на украшение которой истощены были все усилие классического воображение.
Здесь все способствует к такого рода предположению: длинное лето, блогодетельный климат, ароматический воздух, напитанный преимущественно от сосновых и смолистых экзотических растений, здесь море с чистым песчаным дном, всевозможные сорты самых сладких известнейших в мире сортов винограда и других нежнейших плодов, очаровательная вода, дистиллирующаяся сквозь всю массу Яйлы, поднятой на 5 тысяч футов над уровнем моря*; здесь на каждом повороте великолепные и грозные картины природы, на каждом шагу ручьи и тенистые рощи, цветы и плющи, мраморы и диориты. Здесь весна начинается тогда, когда по соседству за горами продолжает свирепствовать зима; лето не так изнурительно как в степных странах; прохлаждаемое морем и легкими ветерками с гор, оно в редкие годы прекращается раньше половины октября, а с этого времени до половины декабря наступает не та осень, которая характеризуется холодно-мокрыми днями, а скорее русская весна в лучший ея период. Дождевая сырость и грязи здесь почти не извеестны до ноября; небо до этого месяца постоянно чисто, потому что тучи, ногоняемые западными ветрами, как только пройдут поверхность Яйлы и приблизятся к южно-бережскому отклону — отбрасываются назад ветрами с моря. Борьба эта чаше происходит в половине ноября и представляет восхитительные картины. Бывает так, что в одной полосе, против солнца, идет дождь в противоположной стороне сиеет радуга; там черные облака стоят неподвижно упершись в вершину отвесных скал, подальше занесло снегом верхние бугорки Яйлы, а в центре всего этого густые тучи, сильно напираемые ветрами, не имея возможности идти своим путем, сбрасываются к подножью гор и бороздят их широкими и фантастическими полосами. В конце ноября возвышенность гор покрывается снегом, но южный отклон долго еще зеленеет стройными рядами сосен. в это время настает самая грозная пора волнение моря, волнение, потрясающого душу и чарующого глаз. Зима на южном берегу в редкие годы, среди дня, сгущает ртуть до точки замерзание; но когда нет солнца и дуют северо-восточные ветры, холод доходит ль -3 до 5°. Бывали, однако, дни (в 1860 году), что ртуть опускалась и ниже — 10°, но такие дни считаются здесь феноменами и при них погибают до корня нежнейшие из экзотических растений. Лучшими зимними картинами мы привыкли считать мятель на возвышенности гор, когда снег, подымаемый ветрами, пролетает над головами нашими в виде осребренных столбов, когда море начинает дымиться испарениеми настолько густыми, что легко издали принять их за дым чего-нибудь тлеющого в огне, или когда на поверхности его появляются один за другим стремящиеся из водяной пыли стройные смерчи. С марта наступают уже теплые дни; но чаще с половины февраля чувствуется необходимость освободиться от теплой одежды. Характер южно-бережской зимы выражается преимущественно дождями, которые не перестают иногда в течении недели; снег изредка падает на вершок или два, и еще реже случается чтобы он лежал несколько дней.
Очень понятно, что при таких условиех климата, небольшая и в добавок живописнейшая полоса южного берега Крыма, должна была обратить на себя всеобщее внимание и рано или поздно исключителыю прекратиться в страну наслаждений, место образцовых с гигиеническою целью заведений для слабосильного юношества и пункт изцеление для той части человечества, которой медицина не в силах подать руку помощи.
Южный берег начинается, со стороны Севастополя и Байдарской долины, воротами воздвигнутыми в 1848 году в ущельи просеченной горы под почтовую дорогу, известными у татар под именем Форозского бугаза. Ворота эти скорее, как сказано было выше, походят на искусственный тонель, выложенный из штучного камня, представляющий, по обоим сторонам внутренних стен, комнаты, занимаемые стражниками. Цель их устройства на этой высокой точке Яйлы, служащей порогом на южный берег, весьма значительна для путешественника, желающого посмотреть отсюда на Южный берег, но лишенного этого отрадного удовольствие туманом, который в редкие весенние и осенние дни не является здесь особенно по утрам. Имея возможность где скрыться от непродолжительной сырости и в тоже время выждать разяснение неба — цель достигается без всяких пожертвований; но путешественник, очутившийся на этом месте в ясную погоду, неожиданно поражается тем потрясающе-невыразимым ощущением, которое чувствуешь при внезапном появлении над отвесною скалою, неизмеримою в глубину. Грозная, величественная и вместе тем отрадная картина растилается у ног его: это глубокая пропасть, живописно поросшая лесами по крутому отклону горы, изрезанная густыми полукружиеми прекрасного шоссе, обнесенного стенами и контро-форсами, — это пропасть, в отдаленном углублении которой зеленеют первые виноградники и кипарисы, а за ними кажущаяся невозмутимою зеркальная поверхность Черного моря с безконечным горизонтом. Смотря с Байдарских ворот, или еще лучше с террасы, устроенной над ними для любителей видов, как-то не верится в возможность сехать с этой высоты, но тронувшись в путь страх исчезает и покатость делается едва заметною. Но вот вторые ворота: это уже тонель, прорубленный в огромной скале, приросшей к другой. Длина, его около 20 сажень, а в ширину до 20 аршин. Миновав тонель, или лучше сехав к точке, откуда начинает показываться юго-западный берег моря с деревеньками Мшаткою, Мелазом, Форосом и другими дачами* следует посмотреть назад, где Яйла, как-бы побитая рукою богатыря, представляет фантастические фигуры в грудах сверженных в пропасть скал и, вдаваясь основаниеми в море, образует небольшие углубление с крошечными заливами. Взгляд, брошенный на эту местность когда солнце за горами, но лучи его продолжают выглядывать из за последней оконечности горы, оставляет приетное впечатление.
За тонелем, по левую сторону дороги, выступает громаднейшая серая скала с легкими выступами вперед, от которой отделяются, в виде отраслей к морю, отклоны ея, образующие полукружие с оврагами, сначала заросшими лесами, а далее блогородною растительностию. В первом углубленном полукружии 8 скалистых выступов и два глубоких оврага, прорезанных стремительным падением дождевых истоков, у окончание которых красуются Михалатка и несколько хорошеньких дач с виноградниками. Все это пространство, превосходно прикрытое от севера, замечательно какою-то особенною свежестию растительности. Во втором отвесные скалы кажутся ниже сравнительно с предыдущими и тем еще отличаются, что верхние трещины их наполнены деревьями. По замечанию старожилов, корни этих растений, увеличиваясь и толстея от времени, нередко проламывают наружную часть скалы и вместе с нею падают к подножью. В этом полукружии, конусообразных цельных масс три: из них средняя, более возвышенная, спускается в виде гигантского столба к самой дороге и производит неприетное впечатление на стоящого у подножья ея и с невольным ужасом смотрящого на громадные обломки, покоящиеся в нескольких шагах от шоссе. Третий полукруг начинается двумя скалами; в четвертом снова три каменных гиганта с более плоскими вершинами; но в этом полукружии, бедном растительностию кажется почва до того потерпела от действие подземного огня, что утратила силу производительности. В следующем за тем углублении, окаймленном с северо-запада подобными-же предидущим скалам, расположены: Кастропуло — одно из лучших здесь имений по близости к морю, красоте местоположение и свойству земли для виноградников. Нет сомнение, что некогда здесь было довольно значительное поселение древних греков. Доказательством тому, кроме название, означающого существование в нем крепости, служат замеченные академиком Кеппеном следы укрепление на скале, подходящей к самому морю и открытие в земле глиняных амфор или громадной величины кувшинов., в которых древние сохраняли свои вина. Жители бывшого татарского поселение Михалатки, ныне переселившиеся в Турцию, передавали мне, что по преданию, перешедшему к ним от отцев, Кастропуло оставлено греками в то время, когда совершился выход христиан из Крымского ханства в Мариупольские степи*; что поселение это было обширное до турецкого владычества на южном берегу, но впоследствии, когда турецкие аги начали обращаться с ними жестоко и препятствовать в свободном отправлении богослужение, угнетенные не иначе могли молиться как в пещере и были рады при первой возможности оставить родину. По словам тех же татар, окрестности Кастропуло при греках были несравненно богаче разного рода растительностию и изобиловали хлебным зерном, которое в настоящее время не сеется здесь более. От них я узнал также, что пещера., служившая храмом несчастным христианам и до настоящого времени представляет следы, согласующиеся с преданием и находится в скале против деревень Михалатки и Кучук-коя, отстоящих от Кастропуло в незначительном разстоянии. Желая как можно подробнее говорить о южном береге, мы обязаны сказать несколько слов о Михалатке, Кучук-кое и окрестностях этих деревень. Михалатка, судя по названию** и преданием, также основаны греками, от которых она перешла к татарам, но и последние оставались здесь не более 50 лет и переселились в Турцию во время Крымской войны. Из числа их осталось только два семейства, к которым присоединилось несколько греков бывшего греческого батальона. Кучук-кой замеечателен тем, что расположен на местности чрезвычайно изобильной водяными истоками из бассейнов Яйлы. Скрытые от глаз воды эти часто дают себя чувствовать бедным поселянам переносами их садов к морю и провалами, но самым памятным в этом отношении для них временем считается 1786 год, когда провалилось 16 домов, 15 садов и до 70 кусков земли, принадлежавших разным лицам, на которых занимались хлебопашеством, важнейшею промышленностию в этой отдаленной от городов и вдобавок лишенной удобного сообщение местности*. С этого времени испуганные жители начали переселяться отсюда и селение, которое прежде считалось одним из обширнейших на южном берегу, постепенно уменьшалось и дошло, по количеству жителей, в первобытное состояние, выраженное названием Кучук-коя, что означает на татарском языке маленькая деревушка.
Красивое местоположение этих двух селений и их окрестностей, чрезвычайно удобных для виноградников; большинству из посетителей южного берега неизвестны, потому что они расположены в углублении между оврагами и кажутся с шоссе далеко не так интересными, чтобы обратить на них внимание. По нашему главнейшим недостатком в этой обширной местности есть безлюдие. Впрочем этот недостаток везде ощущается на южном берегу, за исключением самых ближайших окрестностей Ялты; но нет сомнение, что наступит время, когда на южный берег обратят глаза и люди коммерческие, которые превратят винородные пустыни его в роскошные виноградники.
В виду Кастропуло, Кучук-коя и Михалатки, у конца 14 версты по почтовому тракту, с левой стороны, можно заметить тропинку, исчезающую в лесу. Тропа эта ведет на знаменитый шейтан-мердевен или Чертову лестницу, проделанную древними обитателями этой местности чрез скалистую сторону Яйлы для сообщение с Байдарской долиною. Путь этот, до открытие почтового тракта последовавшого только в 1838 году, был единственным для прохода и выхода с Ю.З. стороны на Южный берег. Старики татаре разсказывают, что отвесное почти ущелье Мердевена получило название Чертовой лестницы не вследствие только трудного перехода чрез него, но что первобытные жители открыли этот проход гнавшись за джином*, похитившим, по приказанию какого-то чародея, не естественной красоты дочь Байдарского бея**. По ту сторону гор, легковерные мусульмане приписывают происхождение этого название следующему событию: какой-то сохта (семинарист) вышел в лес за сбором целебных трав; вдруг пред ним показался дух в образе человеческом. «Ты ищешь спасительных трав — сказал он сохте — и радуешься если встретишь один стебелек — пойдем я тебе покажу местность, где их такое изобилие, что достаточно будет спасти людей, исповедующих 72? религии***. Сохта последовал за духом, который привел его к страшному спуску и вместо того, чтобы исполнить обещание, ввел его во внутренность скалы, где, приняв образ прекрасной женщины, начал стараться обратить его в свою религию, но сохта воззвал к Аллаху и великому пророку Могомету, которые поспешили к нему на помощь и превратили хитрого джина в скалу, до ныне существующую с левой стороны при спуске с Шейтан-Мердевена.
Чертова лестница, по которой мне приходилось по неволе проходить несколько раз, есть ближайший путь от Байдарской долины к Южному берегу. К нему едут мимо деревень Календжи и Скеля по оврагу углубленному между высоких гор течением реки. Дорога сначала идет между орешниками и скалами по окраине реки, но чем выше подымается, тем лес становится гуще и выше. После неоднократных переездов чрез реку, выезжаешь на лесную равнину, (где попадаются одичалые черешневые деревья), которая продолжается до страшного, но совершенно безопасного для пешехода спуска. По обычаю татар, у ворот к спуску дается отдых лошадям и затем, призвав имя Аллаха, берут лошадей за повода и тихо, осторожным шогом, начинают сходить в отвесное ущелье, образованное природою между двух цельных громадной вышины скал. Ущелье это к счастию на столько широко, что тропинку можно было провести полукружиеми, обложив с опасных сторон каменьями. Чтобы познакомить читателя на сколько спуск этот может потрясти душу непривычного человека, я скажу, что конь мой, не смотря на то что был горской породы, безпрестанно силился повернуть назад, чтобы избегнуть продолжение этого пути и не иначе решался шагать как под удары и крик проводника: страх его был так велик, что в течении двух или трех минут тихой ходьбы, он покрылся потом.
Спуск этот назван лестницею не потому, что здесь встречаются искусственные насеки на скале, но от частых и слишком крутых оборотов, местами представляющих следы заботливости человека. Тропинку эту можно-бы было содержать гораздо в лучшем виде, еслиб сильные потоки дождевой воды не разрушали сделанного каждым истинно преданным своей религии мусульманином, считающим одною из важнейших обязанностей своих устройство и починку дорог в местах непроходимых.
Некоторые из числа пробующих описывать заочно Мердевен, разсказывают, что местные татаре спускаются с этой лестницы верхами, причем лошади их оказывают изумительную находчивость, опускаясь в более трудных местах на колени. Фантазие эта свойственна обитателям Южного берега не как истина, а как сравнение, потому что при спуске с чертовой лестницы, несчастному животному не раз приходится падать на колени а при не внимании хозяина переламывать себе ноги.
Тем кто пожелал бы осмотреть Мердевен, с возвышенности которого представляется очаровательный вид, мы советуем оставить лошадей на почтовой дороге на 8-й версте от Киркенеиза или 14-й от Байдарской станции и идти к нему пешком по тропинке, указанной нами выше. На прогулку эту потребуется не более двух часов, потому что трудный для непривычных, но совершенно безопасный для всех, всход Мердевена состоит из 96 оборотов и едва-ли имеет протяжение более версты. Не будет лишним, если мы предложим любителям подобных прогулок, отправляясь на Мердевен, запасаться водою, потому что ее здесь нет, а между тем после трудной на гору ходьбы чувствуется сильная жажда. Татарин проводник никогда вам не скажет об этом, потому что жажда и голод для него в течении целого дня самая пустая вещь, о которой не стоит говорить — или веруя, что мудрый Аллах может для просящих открыть в каждой скале воду, он пожалуй и отсоветует вам запасаться ею, уверяя что там где-нибудь ея легко отыскать. При спуске с Мердевена, советуем не слишком доверяться ногам и гораздо лучше сходить, опираясь на палку, потому что иногда, после дождевых истоков, тропинка наполняется мелким щебнем который, при давлении сверху, катится и легко может содействовать к вывиху ноги и падению на груды камней местами заросших деревьями, а местами представляющих гроты и пропасти закрытые рослыми кустарниками. Для тех, которые пожелали-бы ехать из Севастополя, Балаклавы или Ялты морем к Шейтан-Мердевену, мы считаем не лишним сообщить, что до него от берега морского 850 сажень и пространство это составляет довольно крутую покатость Яйлынского хребта.
За Мердевеном гигантская каменная масса Яйлы снова начинает подыматься выше и образовывает разновидные выступы в роде призм и другого рода неправильных фантастических фигур, то примыкающих к дороге, то удаляющихся от нея на незначительное разстояние. На 19-й версте встречается первый источник воды, за которым по обоим сторонам дороги, в более ужасном безпорядке представляется хаос разрушение скал. На 20-й версте снова показываются ручейки, но за ними против кордона, вправо от дороги, из под небольшого камня, вытекает обильный источник, замечательный на всем Крымском полуострове холодностию воды и тем еще, что струя его никогда не уменыпается. Далее, после трех конусообразных скал, местность пересекается возвышенностию, идущею в виде отдельного отклона к морю, представляющого только у окончание кое-какую растительность. В этом обширнейшем полукружии, у самой дороги, расположено татарское поселение Киркенеиз, получившее название свое, как думают татаре, от слов: кирк или хырх (сорок) и хане (двор), т.е. сороко-дворье; но в сущности происходящее от греческого киркинос: круг или огражденное место.
Когда впервые появились на этой местности мусульмане — довольно трудно определить. Знаменитый Паласс предполагал, что здешние татаре имеют отличительный от прочих единоплеменников своих тип и приписывал происхождение их от генуэзцев, вынужденных, для спасение своего, от преследовавших турок и татар, принять ислам; но едва-ли это мнение справедливо: по следам двух сохранившихся в окрестностях этой деревни укреплением, известным здесь под именами Биюк и Кучук (т.е. большой и малый) исары (стена), мы имеем основание полагать, что здесь жили греки, имевшие обыкновение, при каждом поселении своем, устраивать укрепление с целью спасение своего семейства и имущества при нашествии неприетеля. Укрепление эти, как мы видим в Киркинеизе и по другим древне-греческим поселением на Южном берегу, устраивались на неприступных скалах в виде широкой стены, преграждающей вход на вершину с той стороны, где это было легко или возможно.
Составитель списка древних крымских укреплений, г. Кеппен, осматривал только нижнее укрепление Киркенеиза, расположенное на мысу и именуемое Кучук-исар, но верхнее, т.е. Биюк-исар, для него осталось недоступным только потому вероятно, что он не мог взобраться на высокую, отдельно стоящую влево от большой дороги, скалу, не имеющую даже легких насеков для возможности взобраться на нее человеку непривычному. Путешественник, желающий видеть этот естественный колос, издали может ошибиться, потому что рядом с ним стоят еще три подобные-же скалы, отличающиеся впрочем меньшей высотою и обемом. из древних памятников в этом округе сохранилось три надгробных камня с рельефными изображениеми человека и следы церкви.
И так, если селение это принадлежало грекам, каким образом оно могло перейти к генуэзцам, которым хотя и принадлежал этот крайне долго, но нигде не представляет следов пребывание. Вернее всего, что нынешние обитатели Киркенеиза потомки древних греков, изменивших несколько тип свой от смешение с татарами, религию которых они вынуждены были принять во времена турецкого и татарского господства. Для подтверждение нашего предположение, мы можем привести множество обычаев и привычек, врожденных грекам и по наследству сохраненных не только у Киркенеизцев, но и у всех тех южнобережских татар, предки которых исповедывали православную веру.
Киркенеиз есть первое южнобережское татарское поселение, расположенное на шоссе — и следовательно интересное для тех, кто везжает впервые в этот край со стороны Севастополя. Прежде всего в нем останавливает внимание устройство татарских жилищ с гладкими кровлями, принятыми искони на Южном берегу, подобными неаполитанским террасам на домах. На земляных кровлях этих татарки сушат табак, орехи, лук, чеснок и прочие произведение садов и огородов своих; во время-же байрамов или праздников здесь они танцуют, во первых для утаптывание земли и наконец для сбережение чистоты во внутренности жилищ, которые не имеют полов, а смазываются цветною глиною и тщательно закрываются войлоками. Ни один татарин не позволит себе войти: сюда в чарыках* или коревлях**, чтобы не оставить пыли или знака от обуви; если же и входят по особенной надобности или по неимению сеней, где постоянно помещается все семейство, то не иначе как босыми ногами. Но самую существенную выгоду дамов, то есть кровлей своих, татаре сознают в летние ночи, когда им жарко спать в комнате с постоянно дымящим очогом, где их кроме этого безпокоят различные насекомые. Между тем на хатах и прохладно и приетнее засыпать под мелодический шум морских волн. Кровли эти имеют однако то неудобство зимою, что промокают насквозь и нередко заставляют домохозяев в дождливую ночь утаптывать их до тех пор, пока они перестанут пропускать воду. Однако по-моему они не выгодны еще в том отношении, что постоянно осыпаются и служат любимым местожительством скорпионов и настоящих сороконожек. Первые из них, хотя в этом климате совершенно безопасны, но последние и особенно желтобрюхие производят укушением делирное состояние, которое впрочем быстро уступает кислотам***.
Киркенеиз, от избытка идущих к нему скрытыми путями с Яйлы вод, подобно Кучук-кою, представляет в некоторых местах обнаженные пласты черного мергеля, но верхний слой окрестностей его, преимущественно глинисто-песчаный, удобный для развода виноградников и рослых, менее чувствительных к ветрам и зимнему холоду, растений. Я говорю холоду, потому что все пространство о котором пишется, занимает высокое положение, к которому свободно проникают северовосточные ветры. В углублении-же деревни, на берегу моря, великолепно ростут лавры, кипарисы и другие экзотические растение. Киркенеизский берег безспорно есть самый лучший в этой части полуострова для морских купаний — и кто знает, быть может когда нибудь ему суждено сделаться первенствующим в этом отношении, так точно как всему этому пространству, начиная от Михалатки до Семеиза, покрыться виноградниками. Проезжая неоднократно, гораздо ниже почтового тракта, по тропинкам, ведущим на Кучук-кой, мы всегда с сожалением думали: отчего-бы ни провести шоссе мимо этих мест, нисколько не уступающих по положению и почве другим местам южной полосы? — обстоятельство это послужило-бы к тому, что места прилегающие к морю, давно-бы покрылись растительностию и превратились в населенные дачи, подобные тем, какие встречаются по обоим сторонам почтового тракта; но в настоящем положении их, отброшенные от дороги, селение эти только внутри себя представляют растительность, а окрестности дики и печальны, тропинки же соединяющие их между собою нередко проходят над ужасными обрывами, которые по непрочности грунта, после дождей осыпаются и изменяют прежний вид.
При взгляде на Киркенеиз и его неровные глинисто-песчаные окрестности, человек, мало знакомый с бытом татар южного берега, невольно задает себе вопрос: каким образом может существовать на этом месте целое поселение? Вопрос этот неминуемо западает в душу, потому что кругом ямы, пропасти и вообще почва земли, которая неспособна производить рослых трав; между тем здесь поселяне гораздо менее терпят нужды, чем где-либо. Если они не косят сеена для своих домашних животных на зиму по неимению его, то это еще ничего не значит, потому что скотина их во всю зиму кормится кустарниками, листьями и т.п. Из них только те, которые занимаются перевозами, держат ее при дворе, прочие-же не видят с половины декабря до тех пор, пока появится новая трава. Тогда только житель Киркенеиза выходит из дому и пускается в горы отыскивать своих волов или лошадей, которые часто заходят за несколько десятков верст. Природа, лишив их сенокоса, вознаградила почти постоянным посредственным урожаем на хлебное зерно, которое не всем жителям южного берега приходится сеять. Таким образом, обезпеченные хлебом, которым татарин охотно ограничивает свои желание*, Киркенеизские поселяне отправляются на поденные работы, в которых никогда не бывает недостатка по садовым дачам южного берега. Заработки эти с излишеством дают им возможность удовлетворять остальным важнейшим потребностям жизни. Если-же к этому прибавить те выгоды, которые получаются от скотоводства, содержимого ими в достаточном количестве, то становится ясным их блогополучное состояние. Грустно только то, что эти люди, могущие обогатиться при разведении виноградников, вследствие религиозных убеждений, не занимаются этою выгодною для их местности промышленностию. Убеждение это выражено в том, что виноградный сок запрещен Могометом, и на этом основании правоверному не прилично его добывать и особенно держать у себя во время брожение. Впрочем не везде южно-бережские татаре следуют буквально этому толку, не основанному на коране, и есть много местностей, исключительно покрытых виноградниками, фрукты которых они запродают христианам часто не на деле, а на словах, чтобы отвлечь нападки своего духовенства.
За Киркенеизом со второй версты начинается почва чисто разложившогося мергеля, самая удобнейшая в этой полосе для виноградных лоз, но совершенно голая. Отсюда каменная масса Яйлы начинает удаляться от дороги и все более покрываться растительностию, а в виду Лимены прекращаются окончательно обнаженные скалы, террасы, выступы, конусы, треугольники и т.п. каменные фигуры, вместо их являются семь сходственных между собою возвышенностей, заросших густыми лесами, от которых спускается отрасль к морю, при окончании своем покрытая как бронею каменными полосами. Вид на эту местность, с сильным покатом к морю, едва-ли не единственный в своем роде на южном берегу, по красоте своих гор, опущенных вечно-зелеными соснами и богатой растительностию вообще. Отсюда начинается лучшая часть южно-бережской полосы, живописнейшая по видам, роскошному устройству дач, изобилию вод и разнообразию растительности.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:30 PM | Сообщение # 23 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Лимена
Лимена, ныне небольшое татарское поселение, которому в скором будущем предстоит исчезновение по следующему обстоятельству: в 1860 году, когда Крымские татаре, увлеченные религиозным фанатизмом и воспламеняемые духовенством, утверждающим, что коран заповедано помнить всем мусульманам, что рано или поздно они должны возвратиться туда откуда вышли* в числе прочих и Лименские татаре, распродав все имущество и хаты свои, приготовились к выходу; но получив неприетные сведение о положении эмигрировавших раньше их, остановилась до более блогоприетного времени; между тем средства их были истощены, а вслед за этим запрещен был дальнейший выход татар из полуострова — и Лименские мусульмане вынуждены до настоящого времени проживать в наемных хатах, имея в распоряжении своем предоставленный правительством лес. Подобные условие для жизни поселян, значительно отдаленных от городов, чрезвычайно обременительны и не могут быть выносимы долго.
Лимена расположена вне почтового тракта и следовательно не может дать понятие о красоте своей тем, которые ограничивают любознательность несколькими взглядами издали. По моему это неболыное поселение, раскинутое на покатости горы, против моря, утопающее в тени рослых деревьев, могло-бы поспорить с лучшими местами южного берега, еслиб на украшение этой местности употреблена была половина тех средств, которые обращены например на Алупку, Орианду и Ливадию. Почва Лименского углубление великолепна, для всякого рода экзотических растений, могущих переносить южно-бережский климат. Здесь отлично ростет табак, грецкие орехи, достигающие громадной величины, гранаты, кипарисы, лавры, масличные деревья и всевозможные сорта груш, яблок; но что всего лучше и роскошнее — это виноградники, раскинутые до самого моря, в течении всего дня освещенные солнцем.
В Лимене одной можно встретить лучшие крымские черешни, известные под именем хара-тирган, созревающие в конце июля, т.е. тогда, когда фрукты этого рода положительно нельзя найти в Крыму. Здесь десь я насчитал множество прекрасных сортов груш и слив, составляющих собственность страны и совершенно неизвестных вне полуострова. Но самым восхитительным местом в этом пространстве безспорно есть ближайшая часть к морскому берегу, где красуются в вечной зелени масличных дерев, лавр, кипарисов и плющей — постройки г. Филиберта владетеля этого волшебного уголка, прикрытого с трех сторон живописными горами.
Историе Лимены, некогда обширного поселение древних греков, нам также неизвестна как и других поселений этого народа на Южном берегу Крыма. Однако, судя по названию ея, без сомнение произведенному от слова лимни: залив — и по двум, довольно хорошо сохранившимся укреплением на обрывистых оконечностях подходящого к морю хребта, именуемого туземцами Сиври и Дживакая надо думать, что здесь был порт и что некогда местность эта настолько была ценима, что владетели не пожалели средств на устройство двух крепостей на возвышенности 200 сажень над уровнем моря*, известных теперь под названиеми Лимен-кале или Исар и Панеа.
Других памятников, кроме старых оливковых дерев и нескольких могил, выложенных неболыними плитами, в которых найдены были монеты, стеклянные браслеты синего цвета и бусы — здесь пока не найдено ничего достопримечательного и вряд ли встретятся, потому что нигде их не находили на южном берегу на местах занимавшихся древними греками. По крайней мере я никогда не встречал впродолжении многолетних моих розысков, ни около крепостей, ни на местах жительства, чего-нибудь подобного надписи или свидетельствующого о характере или привычках древних обитателей. Одни только могилы и голые камни носят отпечатки исчезнувших властителей этой страны до генуэзского и могометанского господства.
В Лимене обращает на себя внимание путь пролегающий над берегом моря в виду грозной скалы Лиман-кая, и ведущий в соседственное селение Симеиз. Дорога эта, удобная ныне и для экипажной езды, так живо представляет картину страшной силы вулканических действий, что путешественник, не видевший ничего подобного, в течении нескольких минут не может оторвать удивленного глаза. Здесь, несколько ниже, виднеются остатки древней, чрезвычайно толстой стены, быть может служившей защитою для строителей от враждебных соседей. Романический проход этот, между разнообразными скалами, состоящими из твердого известкового камня, глинистого сланца, и щебневатого трапа, с следами морских раковин, — имеет вдобавок ту прелесть, что идет над морскою пучиною, вечно волнующеюся здесь, как-бы с целью сокрушить колоссальные скалы, преграждающие свободное течение волн.
Неоднократно посещая хижины лименских татар, я с особенным любопытством всматривался в выразительные лица этих людей и мне всегда казалось, что они имеют гораздо более сходства с черкесами, чем с греками. Когда я сообщил об этом одному из местных стариков, он отвечал с самодовольною улыбкою: «От родителей я часто слыхал в детстве, что во времена ханства, к нам черкесы привозили своих дочерей, которых отсюда отвозили на продажу в Байдарскую долину и Бахчисарай; но впоследствии лименские татаре, заметив, что торг этот очень выгоден, сами начади закупать их на берегу и перепродавать во внутренность полуострова. Очень может быть, что предки наши, красивейших из них оставляли себе в жены или просто в наложницы, вследствие чего поколение изменили свой прежний вид».
Соображаясь с преданиеми и некоторыми историческими фактами, подтверждающими, что не только Крымские татаре, но и сами гиреи их, охотно покупали себе черкешенок, я не находил основание сомневаться в правдоподобности переданного мне почтенным стариком. Однако этого недостаточно, чтобы определить их происхождение, потому что на южном берегу, сколько нам известно, татаре не обитали и край этот не составлял их собственности до 1774 года, а принадлежал сначала грекам, потом не надолго и то отчасти генуэзцам и затем уже с 1475 или 1476-го года туркам, которые имели одного только агу или правителя на всей полосе. Следовательно и Лименские татаре не могли принадлежать никакой другой нации, кроме как грекам или потомкам более отдаленной древности, известных по истории под именем Тавров, первобытных обитателей горской части Тавриды о которых упоминают самые древнейшие писатели. Что Монголо-татаре при входе своем в Крымский полуостров, застали на южном берегу особенный народ который назвали Татами — это мы знаем потому, что и теперь внутри Крыма степные и городские татаре называют южнобережских мусульман этим именем, а полосу, начиная от Байдарских ворот до Алушты, Ичелем. Не может быть, чтобы название это относилось собственно к грекам, которых было много во внутренности их владений и независимо этого процветал второй Херсонес, геройски отстаивающий свою свободу. Мы имеем еще одно основание для отличие; южнобережских татар от прочих, это протяжный или скорее певучий лад их речи, не свойственный другой нации в Крыму. Самое название Таты довольно сходственно с словом Тавры. Тождественность их выражается даже и в значении. Нам обяснили уже, что название Тавриды происходит от ассирийского: гора, таты-же или тат имеют почти тот-же смысл на татарском языке с тем добавлением, что происходят от слова тау* или тав, означающого лесную гору; некоторые же из татар предполагают, что слово это относится прямо к горе, и подтверждают мнение свое именем Палат-горы, которая называется обитателями подошвы ея, по ту сторону Южного берега — Чатыр-тау.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:30 PM | Сообщение # 24 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Симеиз
Никто из археологов, так много писавших или скорее повторявших одно и тоже о древностях Тавриды, не определил нам значение слова Симеиз. Впрочем нам не следует упрекать их в этом: сочинение их или составлялись заочно, или писались после быстрой прогулки по известным указателям, а незнание туземных языков окончательно ставило в безвыходное положение добиться каких-нибудь преданий, могущих если и не открыть истину, то покрайней мере набросить свет на минувшую историю. К сожалению нашему, таким точно образом составлялись и все вообще описание Крымского полуострова — и очень естественно не могли удовлетворять тех, которые жаждут составить себе точную идею о замечательной во многих отношениех стране. Я не могу судить насколько мое двадцати-летнее постоянное изучение Крыма, при знании местных наречий, может оказать пользы, но я убежден покрайней мере в том, что все, от самого замечательного в этой стране, до самого ничтожного, от обычаев народных до происхождение каждого название — словом все чем характеризуется всякая местность с обитателями, будет представлено мною с возможною точностию. Настоящий же труд пока предлагается многочисленным посетителям Южного берега, сожалеющим о неимении путеводителя по этой полосе, вследствие чего они не имеют или лишены возможности совершать прогулки, осмотры примечательных мест и сколько нибудь знакомиться с топографиею и этнографиею страны.
Симеиз едвали существовал в цветущее время близкого к нему селение Лимены, или если и существовал, то вероятно, составлял одно и тоже поселение, разделенное Джива-каею. Придерживаясь последней мысли, нам приходится думать, что одно из двух укреплений, расположенных на подходящей к нему скале Лимен-кая, составляло принадлежность его жителей; иначе и нельзя думать, потому, что не было-бы надобности одному поселению иметь два предохранительных пункта, устроенных ясно без цели защиты собственно селение на одной и той же скале. Мы думаем, что сохраненное в памяти туземцев испорченное название нижней крепости Панеа, вместо Палеа, т.е. старая, относится в жителям Симеиза, а Лимен-кале принадлежало лименцам. Что же касается до значение слова Симеиз, то оно происходит, как и все предидущие, от греческого Симеос или Самеон: знак, который действительно здесь существует не только для мореходцев, но и для идущих сухим путем со стороны Ялты. Однако этот знак, выдвинувшийся цельным громадным камнем с острою вершиною из моря, более приближен к Лимене и скорее служил маяком для последняго поселение.
К Симеизу от Лимены идут два пути: один, как замечено выше, за скалою Лимен-кая по над берегом, где встречается изобилие старых можжевеловых дерев Iuniperus excelsa, ростущих во множестве почти при каждом древнем поселении, и другой новейших времен, отделенные от почтового тракта в роде тропинок, для верховой езды. Следуя на последний, приетнее держаться шоссе, которое в виду Лимены поднято так высоко, что можно разсмотреть зеленую покатистую долину этой деревни со всеми подробностями. Дальше снова является Яйла, выдвигаясь к юго-востоку отвесными пластами с красивыми вершинами; но уж здесь она удалена от морского берега версты на четыре. По этой дороге часто попадаются высокие остроконечные скалы, исключительно составленные из мелких округленной формы камушков всевозможных цветов.
Симеиз ныне принадлежит отдельному владельцу*, покрывшему большую часть его окрестностей виноградниками и лучшими растениеми и украсившему обширнейшим зданием, именуемым туземцами стеклянным дворцом; но здесь существует и татарское поселение, расположенное амфитеатром на отклоне. Жители его ничем не отличаются от одноверцев предидущих деревень по занятием и образу жизни.
Розыскивая здесь следы древняго поселение, я только случайно узнал, что Симеизский источник именуется местными мусульманами Ай-ян чешме, т.е. фонтан Св. Иоанна. Зная обыкновение древних южнобережских греков воздвигать свои церкви преимущественно у источников воды, мне не трудно было определить, что во имя этого святого существовал бывший храм; но был-ли он времен первых веков христианства в этой стране или из числа воздвигнутых вышедшими отсюда греками в конце XVII столетие — я не мог судить по едва приметным следам его.
В окрестностях прекрасного Симеиза чрезвычайно много пустопорожняго пространства, отлично удобного для разведение виноградных плантаций, но увы, отдаленность этого края и незнакомство наших капиталистов с этою выгодною промышленностию на Южном берегу — долго еще будут служить препятствием к извлечению выгод и окончательному устройству восхитительного края.
Для любителей охоты рекомендуем, в виду Симеиза, небольшой проход в скалах Яйлынского хребта, известный под именем Копек-бугаз (собачье горло). Этим путем проходят волки в летнее время на Яйлу к стадам, а зимою спускаются к селением. На лево находится гора, именуемая караулом, которая подходит к Семеизскому богазу; к С.В., по выше оврага Кара-дере, выступает Шаан-кая или Соколиная скала.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:30 PM | Сообщение # 25 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Алупка
Из Симеиза на Алупку идет довольно удобный экипажный путь, пролегающий местами между живописных оврогов. Едущий этою дорогою может встретить обширные оливковые рощи, перепоясанные виноградными кустарниками. Правильная разсадка их и однообразная форма производят приетное впечатление. Эти масличные сады разведены здесь русскими помещиками и очень жаль, что редко встречаются по береговой полосе, имеющей все свойства климата жарких стран и блогоприетной для этого растение качеством почвы. Встречаемые нами старые масличные деревья по разным местностям южного берега свидетельствуют, что во времена Херсонеского, Босфорского и Византийского владычества, здесь с особенною охотою разводили это выгодное растение.
Проехав эти удаленные от жилищ сады, пред вами начинает выступать во всей красоте величественная треугольная скала Ай-Петри (Св. Петра), у подножие которой расположена Алупка, — скала, которая, по измерению инженер-топографа Ходьзко, выше гиганта крымских гор — Палат-горы на 42 фута*. Отклон ея до берега моря, по ровной линии, занимает три версты. Ай-Петри составляет единственное натуральное украшение Алупки, которую так хвалят путешественники и которая, за исключением нескольких гротов, образованных в промежутках обрушившихся или выдвинутых подземным огнем камней, ничего более не представляет особенно интересно исключительного. Вся слава ея скорее заключается в изобилии цветочных и другого рода прекрасных растений и множестве водяных источников, украшенных скульптурными изваяниеми из лучших сортов мрамора.
Всего менее блогоприетствует этой местности громадное здание владетеля, странной архитектуры, представляющее смесь вкусов готического, с мавританским, турецкого с европейским, одинакового цвета с окружающими его скалами из породы гринштейна, примечательное разве только в некоторых частях своих со стороны моря и тем еще, что быть может поглотило гораздо больше денег на устройство в сравнении с прочими южнобережскими дачами.
Алупка, как чрезвычайно удобная, по изобилию воды, для садоводства, вероятно с глубокой древности служила местожительством человека, но и здесь нет никаких следов сколько нибудь подтверждающих предположение наше. Нам известно только, что во время жительства здесь греков, она именовалась Аие-Марие, т.е. Св. Марие, по храму воздвигнутому во имя Богородицы. Вышли-ли эти греки отсюда в числе остальных собратий своих в российские владение или приняли могометанскую религию — это трудно сказать, но судя по образу жизни настоящих татар, их наружности и привычках, можно допустить происхождение их от греков*.
В то время, когда Крымский полуостров был присоединен к России, Алупка имела более 40 дворов и такое изобилие садов с фиговыми, гранатовыми и масличными деревьями, что князь Потемкин-Таврический, очарованный климатом и производительными силами почвы, избрал эту местность, как изобилующую водою и гораздо лучше других защищенную от С.З. ветров, — первым разсадником экзотических растений, доставлявшихся по приказанию его из Константинополя и других мест в 1787-м году. из числа доставленных и посаженных в его время дерев, указывают на два кипариса, ростущих по настоящее время в отличном виде, но в действительности они посажены были дедом моим.
Что касается того, что в Алупке климат и самая почва более других мест способствуют растительности, то это доказывается ранним созреванием здесь винограда, фиг и всех вообще фрукт, которые, как известно, для достижение зрелости не требуют установленного количества времени, а более зависят от времени развитие растение и необходимой для этого суммы градусов тепла. Однако есть люди, которые отвергают эти естественные причины и все приписывают верхним слоям почв, будто бы образованной здесь потухшим вулканическим кратером. Но где был этот кратер? Вероятнее всего, что предполагающие его существование здесь, останавливают внимание свое на огромнейшей груде почернелых камней, которые безобразят верхнюю часть Алупки; но не есть-ли они обломки Ай-Петри или следы тех переворотов на южном берегу, которые, по словам Кедрина, произошли вследствие страшного и долговременного в 1341 году землетрясение в Византии, не только досягавшого Крыма, но выдвинувшого даже с берегов свирепствующее море, которое нанесло ужаснейший вред.
Алупка для татарского население южного берега дрогоценна избытком вод, которые играют в этом почти бездождном жарком крае чрезвычайно важную роль. Как любители разведение льна для пряжи, луку и стручкового перца, не иначе ростущих здесь как при постоянной влаге, они смотрят на поливные места этого селение, как некогда смотрели жители Пиренейского полуострова на Эльдорадо. И действительно, для этого народа указанные выше произведение составляют самые необходимые потребности: лен служит им для одежды, а лук, необыкновенно приетный на вкус и несколько сладкий, подобный испанскому, служит вместо пищи, что же касается стручкового перца, не имеющого ничего общого с русским, то он в соленом виде до того потребен для южно-бережского татарина, что он не выйдет на работу, не запасшись им: это для него вечно-постоянное блюдо, никогда не надоедающее и ничем не заменимое.
Мы говорили раньше, что на южном берегу, при каждом древнем поселении греков, существовало укрепленное место, куда сносилось все имущество и вероятно и сами обитатели скрывались при вторжении в страну их неприетелей. Укрепление эти обыкновенно устраивались вне поселений в скрытных и неприступных местах. Алупские древние поселенцы также имели свое, но с тою разницею, что оно было обширнее других и расположено над отвесным шпилем самой высокой точки Ай-Петри. При укреплении этом, местами сохранившем двух-аршинной толщины стены в сажень вышиною, приметны следы и других построек. Предание говорит, что здесь был храм во имя Св. Петра, вследствие чего и скала названа этим именем.
Мы советуем всем любителям величественных картин, после отдохновение в Алупском верхнем саду достойном внимание по каскадам и тенистым аллеям ведущим между гротами*, сездить на вершину Ай-Петри, как на самую возвышенную точку Крымских гор, представляющую высоту над уровнем моря в 5178 футов, чтобы посмотреть отсюда на громадный небосклон, на картину впереди рисующихся гор и чтобы составить себе понятие о тех природных укреплениех, которые древние обитатели этой, должно быть не редко осаждаемой страны, с небольшими усилиеми превращали в спасительные засады свои.
В Алупке, по замечанию некоторых ботаников, встречаются в диком виде лавровые деревья; если они даже одичавшие, то и это уже убеждает нас в том, что в древности здесь разводились экзотические растение, составляющие ныне роскошь и славу южного берега. В окрестностях Алупки, между реченкою Паста и оврогом Кулупла, существуют развалины, известные под именем Исара. Нет сомнение, что и здесь была крепость.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:31 PM | Сообщение # 26 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Мисхор
Из Алупки идут два пути на почтовую дорогу: первый именуется верхним и пролегает чрез татарскую деревушку мимо безобразных заборов и ветхих избушек, приютившихся или с боков огромных камней, или под тенистыми ветвями ореховых, фиговых и другого рода рослых дерев; а второй, нижний от двора владетеля этой местности, более приближенный к морскому берегу, ведущий мимо оливковых рощ и виноградников Мисхорских окрестностей. Последний более удобный и более живописный. Едущим этим путем мы советуем побывать в прибрежном имении графа Шувалова. Это одна из лучших южнобережских дач, не по искусственным украшением, но по удобству, обширности парка, представляющого все почти виды дико-ростущих при море дерев; великолепному виду на Ай-Петри, кипарисным аллеям и близости моря. Эта первая из дач, по следуемому нами пути, которая имеет несколько прекрасных домиков для посещающих Южный берег с гигиеническою целью или просто для удовольствие. Помещение эти отдаются в наем помесячно или на весь летний сезон, живущим здесь управляющим, но не всегда они занимаются приезжими, по довольно основательной причине — и именно отдаленности города*, который; не говоря уже о том, что заманчив как центр, куда сезжается безпрестанно все приезжее общество и в особенности в дни прихода пароходов, как рынок и место почтового учреждение, — необходимее при надобности быстрого медицинского пособие, в котором частенько может нуждаться больной или слабосильный, совершивший резкую перемену климата.
Над описанным нами имением, по обоим сторонам дороги, расположено татарское селение Мисхор, которого нельзя видеть с почтового шоссе, потому что одна часть его скрыта в гуще громадных грецких орехов, а другая половина за возвышенностию неподалеку от станции, против которой воздвигнут великолепный фонтан**, засаженный кустами месячных роз, вследствие чего его называют фонтаном роз.
Мисхор, судя по названию его, без сомнение происходящему от греческого Меси-хора: средний город или Миси-хора: половина города, вероятно был значительным поселением древних греков и простирался до Гаспры. Предположение это мы основываем во первых на смежности его с Хуреизом и Гаспрою, во вторых на том, что последние название деревень не есть собственные имена, а прилагательные, указывающие на качество и цвет земли и, судя по образованию, принадлежат времени появление здесь татар, потому что Куру есть татарское слово, означающее: сухой-ая, а из или гиз греческое: земля. Также изменено татарами и слово аспро, значащее на греческом языке белый — и наконец на двух укреплениех, расположенных в этой местности, известных ныне под именами Гаспра-исар (белая стена или стена белой) и Лиман-бурун-исар (стена носовой пристани или залива), расположенных первое в центре этих поселений, а последнее вне оных у морского берега, на Ай-Тодорском мысе, составляющем одну или длиннейших отраслей Яйлы, далеко вдавшихся в море, некогда известном под именем Тасуса, а теперь Ай-Тодорского маяка, освещающого громадное пространство моря.
Местности, где мы показали расположение древних греческих укреплений этих, имеют те особенности, которые занимательны и для любителя природы и для археолога. Первому покажется восхитительным образование Гаспра-исара внутри скал, доступных только с одной стороны, как будто нарочно выдвинутых для укрывательства безоружных людей; а последнему Ай-Тодорский бурун, представляющий не только следы громаднейшого укрепление или ограды, но и остатки некогда существовавших построек* и храма, часть мраморных колонн которого до настоящого времени валяются здесь, а одна из них лучшая перенесена в Алупку, но к сожалению и на ней, кроме изображение греческой формы креста, нет никаких писем и украшений. Все эти колонки из белого мрамора, которого не добывали в Крыму; следовательно они доставлены были сюда из отдаленных мест или перевезены из храмовых развалин Херсонеса-гераклийского*. Как-бы то ни было, но единственное место-нахождение их в этой полосе, дает нам повод не сомневаться в том, что Мисхорское поселение было или самое обширнейшее, или самое богатейшее в этом крае. Не основательное предание о том, что в окрестностях Мисхора древние добывали серебро, некоторым образом говорит в пользу последняго предположение нашего. Но в чем именно заключались источники богатства здешних обитателей? Вопрос этот долго заставлял меня изучать эту местность, которая повидимому не представляла никаких преимуществ сравнительно с другими частями Южного берега. В то же время меня томило желание открыть место, где именно в Крыму выделывались разного рода прекрасные глиняные сосуды, так часто открываемые при вскрытии древних могил, и то громадное количество амфор или кувшинов, в которых отправлялась из юго-восточных портов Тавриды до Рима, в соленом виде осетрина, белуга, кефаль, султанка и другого рода рыба — и в которых местные обитатели, не употреблявшие бочек, сохраняли не только свои вина, но и все произведение как жидкие, так равно и требующие предохранение от сырости, — потому что я не мог согласиться с тем, что их доставляли из Малой Азии, где и теперь греки занимаются выделкою этих огромных и чрезвычайно крепких сосудов. Случайная поездка моя к Ай-петринской пещере дала мне возможность порешить оба эти вопроса открытием в Мисхорском лесу, в окружности трех прекрасных источников, множества следов древних гончарных печей, известных туземцам под именем Фурну-лар (печи). В одной из них сохраняется такое изобилие черепков глиняной посуды, что легко предположить ея разрушение в час полу-готовности посуды. Только тогда я понял, что богатство жителей древняго Мисхора зависело от добываемой здесь красной глины и что отсюда быть может снабжались все города и села приморской полосы Крыма, начиная от Херсонеса до последней точки Керченского пролива, амфорами, имевшими важное значение для торговых и домашних нужд древняго мира. Амфоры эти, в некоторых местах на южном берегу, найдены в земле целыми и большие из них вместимостью равны от 15 до 20 нашим ведрам*.
Но что всего замечательнее в окрестностях Мисхора, так это древнейшие могилы, сохранившиеся в прекрасном виде у конца второй версты по почтовому тракту от станции. Чтобы их видеть, следует спуститься от дороги направо по тропинке, нарочно оставленной за Гаспрою в стеночке, отделяющей почтовую дорогу от земли частных владельцев. Могилы эти давно уже ограблены посредством подкопов под передние плиты., вследствие чего приняли вид подобный друическим памятникам и послужили поводом некоторым любителям древностей принять их за кельтийские жертвенники; но это ошибка, происшедшая от невнимание изследователей, которые не хотели видеть остатки тут-же лежащих отодвинутых плит, принадлежащих к четвероугольникам, закрытым сверху огромнейшими плоскими камнями без всяких следов отделки. Памятников этих здесь несколько, но все они ограблены, что дает право предполагать о существовании их со времен Босфорского владычества, известного богатствами могил. Мы советуем всем любителям древностей посмотреть на эти циклопические гробницы, встречаемые в трех только местах на южном берегу, имеющих форму гигантских каменных ящиков, лишенных грабителями, как выше сказано, передней плиты для свободного прохода во внутренность могилы.
Нижний Мисхор не представляет ничего достопримечательного, кроме обыкновенного в этом краю богатства растительности; но верхний обращает внимание положением татарских жилищ над пропастями и рытвинами. Нигде я с таким удивлением не смотрел на фруктовые деревья, сжатые скалами, однако, ростущие не хуже чем на мягкой почве, как в этой деревне. Любителям природы мы советуем проехать мимо верхняго Мисхора в сосновый лес, а более смелейшим посетить и Мисхорскую пещеру, образовавшуюся в С.В. стороне Ай-Петринской скалы.
Мисхор замечателен между татарами в том отношении, что здесь покоится, по их мнению, священный прах какого-то Шейха, павшого за религию и просвятившогося. Этому азизу, т.е. святому, приписывают чудеса врачевание и привозят к могиле его больных, которые после молитвы оставляют здесь куски от одежды, как-бы выражая, что с ними оставляют и свои недуги. Я часто интересовался узнать предание об этой могиле, но все кого ни спрашивал отвечали, что ничего не знают. Не есть-ли это странное явление на южном берегу, где жили греки и где ничего подобного не встречается — просто предположение, основываемое мусульманами на видении блудящого огонька, по их убеждению свидетельствующого о почивании святого человека? Так или нет, но Мисхор для религиозных татар место священное, не только могилою азиза, но и жизнию в нем какой-то праведной татарки, которая, по словам их, вызвала с небес легион ангелов, истребивших в одну секунду толпы кровожадных гяуров*, подступивших к этой деревне с целью истребление могометан.
Мы сказали уже, что в окрестностях Мисхора ныне существуют две небольшие татарские деревни, именующиеся первая Куреизом**, а последняя Гаспрою. Куреиз в нескольких десятках саженях от станции и расположен по левую сторону дороги. Большая часть татарских хат его не видна с шоссе, потому что или скрывается в густоте дерев или исчезает в неровной покатости горы, представляющейся здесь в виде террас; крайняя же часть селение имеет живописный вид, расположением ея над оврогом и глубине которого между деревьями шумит речка, иногда принимающая грозный вид. По правую же сторону дороги идут дачи, изобилующие тенистыми рощами и виноградниками. Из них лучшая с храмом во имя Св. Вознесение, в который собираются ежегодно в день Св. Пасхи жители ближайших христианских поселений на южном берегу — ныне обновлена вместе с прекрасными постройками так охотно нанимаемыми несколько лет тому назад посетителями этого края.
Куреиз есть самая оживленная на южном берегу деревенька и единственная имением нескольких лавочек и трактира. Покрайней мере путешественник здесь без всяких просьб и затруднений может достать хлеба, чаю и кусок жареного мяса. Живописной местности Куреиза быть может представилась-бы лучшая участь, еслиб было более удобных мест для устройства дач, а шоссе проходило ближе к морю — этому магниту для каждого желающого иметь свой уголок в таком блогодатном краю как южный берег.
За Куреизом сейчас-же представляется Гаспра, замечательная двумя прекрасно устроенными имениеми, из которых первое принадлежит Великому князю Михаилу Николаевичу, а другое графу Панину. Нигде так не безобразится татарскими хатами местность как в промежутке этих дач. По нашему мнению красота их до тех пор не будет заметна, пока не будут сняты отсюда эти грязные сараи, заваленные телегами и разными нечистотами и скрывающими вид с дороги в особенности на хорошенький дворец гр. Панина.
За Гаспрою открывается вид на Ай-Тодорский* мыс, к которому ведет, промеж кустарников, по камням, довольно утомительная и неприетная тропинка. На более возвышенной точке этого мыса, в группе больших дерев, видно здание, а подальше башенка — это казарма и маяк. Тем, кто бы желал проехать к этому месту, мы предложили-бы пройти несколько сот шогов по направлению к Ялте, чтобы полюбоваться чрезвычайно живописными берегами, к которым подходят такие поляны и покатости, которые, при обработке их, составили бы гордость и лучшее место на южном берегу.
В Мисхоре также как и в Алупке попадаются одичавшие лавры — одно из любимых эллинами растений, листья которых до настоящого времени играют важную роль в греческом мире, в особенности при приготовлении маринованной и соленой рыбы.
В Гаспре существуют развалины церкви, известной татарам под названием Ай-Ян (Св. Иоанн) и очень часто встречаются могилы христианских времен.
Из гор считается почтеннейшею Карт-кая (старая скала), а из оврогов, к которым проходят ручьи — Чомнык-дере и Гузлер.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:31 PM | Сообщение # 27 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Верхняя Орианда
После Гаспры, по правую сторону дороги, встречаются развалины Верхней Орианды, известной раныне под именем Мургуду. Дача эта принадлежала графу Витту и, судя по руинам, некогда была роскошным уголком. Ныне эта местность останавливает внимание путешественника густотою растительности и несколькими громаднейшими скалами, расположенными ?иs-а-?иs. Из них большая Кангеля-хаясы имеет вид соединение нескольких террас все более и более возвышенных к верху и, не смотря на то что вся создана из цельной массы известняка, унизана сверху до низу прекрасным деревом арбутуса, встречаемом на южном берегу только на ней и кое-где в окрестностях ея подножья. Нет сомнение, что каждый смотрящий на эту опушенную краснокожими деревьями скалу прийдет в восторг от ея величественной наружности. В ней имеется естественная пещера, как-бы нарочно образовавшаяся для отдохновение посетителей.
Судя по следам древняго укрепление Исара* и признакам жилищ, встречаемых несколько ниже Мургуды, надо полагать, что и на этой местности было некогда поселение. По атласу Анконца Бениказы 1480 года, хранимом в Венской придворной библиотеке, показано после мыса Св. Тодора место Gorian, без сомнение нынешняя Верхняя Орианда, именуемая греками, как надо полагать, Орион, что происходит от слова очиа, граница. Была ли здесь граница владений Дорийского княжества с Херсонесом, или другого рода пограничная черта — неизвестно. Старожилы окрестных поселений считают берег Верхней Орианды замечательным в том отношении, что он послужил местом гибели Хаджавы, жены последняго турецкого аги в Ялте. Об этой ужасной женщине до настоящого времени разсказываются целые истории баснословного содержание, в которых она является каким-то кровожадным чудовищем, грабившим всех у кого имелись лишние средства к жизни.
Предание говорит, что когда русские войска подступили к Алуште в 1774 году, Хаджава, боясь разстаться с своими богатствами, перенесла их на судно готовое отплысть в Синоп, но только что оно вышло в море как поднялась сильная буря и корабль со злою женщиною и имуществом ея выброшен был на Ориандский берег и разбит вдребезги. Здесь озлобленные христиане, побивая каменьями и без того обезображенный труп ея, сдирали с него клочками одежды, в которых Хаджава зашила насильственно собранные червонцы.
Разсказы Аутинских греков, о том, что в Верхней Орианде даже во времена турецкого владычества было поселение с храмом на возвышенности утеса, не далеко от того места где ныне стоит крест, подтверждаются найденным у подножья его медным церковным крестом с греческою надписью, хранимом во дворце. На вопрос мой, что за цель была у жителей этой местности воздвигать храм на такой возвышенности? — мне отвечали, что в прошлых столетиех на южный берег частенько нападали черкесы, подплывавшие сюда на судах и делали нападение прежде всего на храмы, где народ был без оружие. Это обстоятельство послужило поводом воздвигать молитвенные дома или на возвышенном месте, откуда легко было следить за окрестностями, чтобы при надобности успеть скрыться бегством, или-же неподалеку от укрепление, к которому не так легко было проникнуть отчаянным искателям приобретений. К этому старожилы присовокупляют, что под спудом Ориандского храма хранится много скрытого древними обитателями этой местности золота, основывая свое предположение на том, что в былые времена здесь замечали по ночам слабый свет (вероятно свет подземного огня) признак или свойство отражение зарытого в земле золота. Из открытых на крестовой горе памятников минувших веков указывают на небольшую медную пушку, лежавшую без внимание около оранжереи Нижней Орианды. Мы решительно не сумеем сказать к какому времени принадлежит это орудие, но сомневаемся чтобы оно принадлежало временам Византийского, Босфорского или Херсонеского господства, потому что нигде при других более обширных укреплениех полосы южного берега не отыскано каких-либо признаков, свидетельствующих, что строители их имели орудие.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:31 PM | Сообщение # 28 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Орианда
Самаю живописною и величественною по громадной растительности на южном берегу считается Орианда, принадлежащая Великому князю Константину Николаевичу. Нигде сила подземного огня не оставила в Крыму таких грозных и вместе с тем очаровательных следов как здесь. Осадив глубоко землю, она в нескольких местах над ней выдвинула громадной величины утесы, приводящие в ужас стоящих у подножие их. Среди этих скал, в глубокой поляне, среди вечной зелени экзотических растений, по плану архитектора Штакеншнейдера, выдвинут продолговатым четвероугольником из белого инкерманского камня обширный дворец, держащийся с южной стороны на 8-ми громадных цинковых статуях и кажущийся с дороги небольшим домиком, которому как будто каждую минуту грозит своими волнами соседнее море. Старожилы не без удивление смотрят на эту местность, где по мнению их водились только страшные змеи и выли волки, ныне принявшую величественную наружность по воле и желанию такого-же существа; которое несколько десятков лет тому назад, со страхом спускалось в эту дикую и опасную трущобу.
Орианда отстоит от Ялты в 7-ми верстах и служит самым интересным местом для посетителей южного берега. Нее дня, чтобы ея не навещали туристы и даже те из местных жителей, которым приходилось бывать в ней по несколько раз. Прекрасное шоссе, ведущее к этому имению, имеет еще ту прелесть, что пролегает между садов и рослой дикой растительности, дающей и тень и прохладу, что более всего возбуждает охоту ехать верхами — охоту, ныне обратившуюся в необходимость, в особенности для женского пола.
Так как Орианда более других мест посещается приезжими на летний сезон и проезжающими на пароходах, имеющими немного свободного времени побывать на берегу, то мы обязаны указать особенно последним на более замечательные пункты этого имение, в полной уверенности, что татаре-проводники в этом случае не могут быть полезны. Вступившему в Орианду, по миновании виноградной аллеи, или правильнее, аллеи закрытой со всех сторон виноградными лозами, следует повернуть на левую дорожку, ведущую к ротонде, воздвигнутой на высшей точке одной из скал расположенных в виду дворца. Отсюда вид на постройки и вообще на всю Орианду, покоящуюся у ног, так хорош, что нет желание разстаться с ним. Затем, осмотрев дворец, лучший вид которого обращен к морю, надо идти к пруду очаровательному тем, что он устроен в центре таких громадных дерев, сквозь которые давно уже не проникал солнечный луч. В пруде этом, с лебедями и громадною форелью, расположенном в виду ротонды, отражается с нею и вся серая скала, пересекаемая в виде зеленых лент малорослыми кустарниками. Это место безценно в особенности в те дни, когда термометр R. на солнце подымает ртуть на +45°. В нескольких шагах от пруда, на аллее, стоит гигантский дуб, который из центра выпускает струю воды, так мастерски проведенную чрез него, что легко принять за естественное явление. Вода эта, всегда холодная, чиста как хрусталь и приетна как многие воды Крымского полуострова. За этим фонтаном невдали существует небольшой, но очень красивый домик славный пребыванием в нем Александра Блогословенного.
Идущим к берегу морскому, мы советуем взобраться на скалу, где развевается флаг владетеля, чтобы посмотреть с этой значительной высоты на миниатюрную Ялту, море и живописные горы и потом идти к каскаду, к которому проведены две аллеи: одна к основанию, а другая к центру. Этим-то последним мы рекомендуем идти между дикой растительностию но величественной, и потом уже перешагнув по мостику, перекинутому чрез водопад, спуститься к точке падение воды, где устроено место для отдохновение посетителей и где нельзя оставаться равнодушным к величественной роскоши растений, в углублении которых шумит, переливаясь с уступа на уступ, пенящаяся струя воды.
От каскада идут к морскому берегу, живописному скалами, не нижним путем по течению реки, интересным разного рода плющами преимущественно из породы clemttis vitalba, но снова мимо флоговой скалы. Впрочем к нему можно проникнуть и отсюда, но не иначе как от купальни по направлению к Ялте.
При выходе из Орианды, желающему побывать на самой высокой внутри ея скале, выдвинувшейся цельным ровным камнем с западной стороны и именуемой крестовою, вследствии того, что над нею поставлен крест — следует повернуть первою аллеею, идущею на лево к оранжереям. Этим путем легко и гораздо ближе достигнуть цели. Вышедши из ограды, предназначенной для развитие цветочных растений, с левой стороны заметны зеленые ворота. Это есть место входа на сказанную возвышенность.
Прежде чем взойдете на высокую точку крестовой скалы, встречается площадка со скамьями между кипарисами. Незнакомые с местностию могут предположить, что далее нельзя проникнуть, но присмотревшись лучше замечают тропинку, вьющуюся между громаднейшими каменьями различных форм, то поставленных отвеесно, то лежащих друг на друге, то образовавших гроты и повсюду закрытых или тенистыми деревьями или вечно-зелеными плющами. Сделав по этой дорожке несколько оборотов, пред посетителем открывается ужасная пропасть, заваленная серыми скалами, море и зеленая покатость Верхней Орианды. Отсюда тропинка становится неприметною, но легко замеетить с левой стороны несколько ступеней такого-же цвета, как окружающие их со всех сторон скалы. Они служат единственным местом входа к кресту и в тоже время высшею точкою отвесного утеса, господствующого над окрестностями. Вид отсюда так красив и великолепен, что не достанет слов для выражение отрадного впечатление. Побывавшим здесь советуем возвращаться другим путем, чтобы составить полное понятие об этой возвышенности и именно: не доходя площадки с кипарисами, повернуть на тропинку, идущую на лево и местами на столько крутую, что необходимо было устраивать ступени. Этим путем приезжий знакомится с наружностию величественных можжевеловых дерев южного берега, ростущих между гигантскими каменьями, здесь он встретит дикие фисташки в полной красоте, но главнее составит себе понятие на каких пунктах древние обитатели этого края, воздвигали свои укрепление. Крестовая гора, прежде известная под названием древней стены, т.е. Исар-каи или Урянда-исара, достопримечательна еще двумя пещерами, достойными обратить внимание любознательного туриста. Пещеры эти находятся у подножья скалы, но мы советуем отправляться к ним не иначе как в сопровождении местного жителя, знакомого с лучшими тропинками к ним. Из них одна так велика вместимостию, что свободно может поместить несколько сотен рогатого скота. Мне разсказывали аутинские жители, которым принадлежала раньше эта местность, что их скотина в зимнее время в количестве 600 штук постоянно проводила в ней зимние ночи. О второй пещере, которую я к сожалению не мог никогда найти, разсказывают, что она представляет в большом количестве человеческие кости, будто-бы побитых во внутренности ея генуэзцев. На сколько это правдоподобно — неизвестно, но очень может быть, что несчастные владетели этого края, после сокрушение их славных факторий в Крыму, гонимые кровожадными турками, вынуждены были скрываться в пещерах, где их открывали и безпощадно предавали смерти.
При описании Верхней Орианды, мы позволили себе предполагать, что Орианда происходит от греческого слова ориа, т.е. граница. Сообщая об этом туземным грекам я открыл, что действительно в Ориандском округе существует признак древней границы на одной из скал, расположенных у моря в виду нижней Орианды. Знак этот обозначен прорубом в камне, который залит свинцом. Этот камень и впоследствии составлял границу или межевую линию аутинских греков, потомков древних обитателей южного берега.
Тут-же неподалеку от этого камня греки, прежние владельцы Орианды, указывают на местность, которая именуется ими до настоящого времени Фулли. Не здесь ли существовала та Фулла, которую Тунман искал в окрестностях Бахчисарая, которая существовала в 576 году и которая в XII столетии подчинена была ведомству Судгайской епархии? Если возможно определять исчезнувшие поселение по одним только названием, не имея к тому более ясных доказательств, то без сомнение не открытое до настоящого времени никем древнейшее греческое селение Фулла находилось на месте нынешней Орианды, получившей последнее свое название не по имени древняго селение, а как сказано выше по черте, быть может проведенной здесь как предел владений или округа.
К Фулли принадлежат и громадные камни, лежащие в море в виду Ориандского берега. Место это ныне только оставлено рыбаками, но прежде сюда стекались все почти рыболовы живущие по береговым селением, начиная от Балаклавы до Алушты и в течении нескольких месяцев занимались ловлею рыбы, устриц и ракушек. Местом-же жительства их служила пещера Крестовой горы. Старики греки с восторгом разсказывают о том, какое ловилось здесь множество рыбы и как они пировали на этом берегу каждое воскресенье. По их словам это было место праздничных прогулок, куда собирались с винами и провизиею и где пляски и музыка не прекращались до поздней ночи; на случай-же дождя или бури на море, по которому они плыли на яликах — для всех было достаточно места в громадной пещере Ориандской скалы.
Что в окрестностях места, называемого аутинскими жителями Фулли, существовало какое-то поселение, это доказывается существованием здесь мельницы, место которой и теперь называется Пале-милари, т.е. старой мельницы. Однако мне не случалось ни от кого слышать предание, чтобы на местах, ныне занимаемых постройками Орианды, когда-либо существовало поселение; общий голос старожилов, что оно находилось по ту сторону Крестовой скалы на местах Верхней Орианды.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:32 PM | Сообщение # 29 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Ливадие
Там где прекращается ограда Орианды и почтовая дорога принимает направление в лево, воздвигнуты огромные ворота с вензелевым украшением Ея Величества. Отсюда начинается Ливадие, замечательнейшая по своему местоположению, имение Государыни Императрицы. Ливадие расположена в центре отклона Могаби, высоко поднявшого свою округленную вершину против запада, как-бы для того, чтобы защищать ее от облаков, сползающих с Яйлы и для того, чтобы своею фигурой дополнять прелестный вид этих великолепных дворцов, полян, парка, цветочных клумб и красивых групп самых редких и дорогих экзотических и других свойственных этой местности растений.
Изобильная стекающими к ней водяными ключами, местность Ливадии имеет то преимущество пред всеми дачами южного берега, что пред нею рисуется Ялта с живописными окрестностями до Никитинского мыса, лучшая часть Яйлынского хребта, заросшого до основание всегда зелеными соснами и вся бухта. Отсюда можно видеть каждую лодочку, подходящую к Ялтинской пристани, каждый экипаж и кавалькаду с дамами — этими бойкими наездницами, на смирных и крепких на ноги туземных лошадях, и все это представляется отсюда в каком-то улыбающемся виде, дающем понятие о счастии.
Ливадию можно сравнить с весною, и действительно это весна Крыма: здесь в самые ужасные жары чувствуется отрадная прохлада от изобилие вод, густоты растительности и соседства моря; здесь свободнее дышать, здесь забываются недуги и года, здесь каким-то не естественным влиением старость бредит юными мечтами; здесь все так натурально, так живо, так кстати, что казалось природа задумала олицетворить желание человека.
Верхние окрестности Ливадии, некогда составлявшие народные Чаиры или места подготовленные для сенокосов, ныне представляя единственную собственность, в большинстве составляют наклонные поляны, изредка покрытые дико-растущими деревьями, промежутки которых только тогда не зеленеют, когда травы закрываются кратковременным снежным покровом. Здесь нет ни громадных утесов, ни фантастических скал, ни мрачных гротов, ни глубоких пещер окровавленных человеческою кровью, ни следов укрепленных засад, ни печальных легенд; это одна из местностей не опятнанных грустным событием в преданиех народа, чистая как струи орошающих ее источников, невинная как отроковица, восхитительная как исполинский белый цветок ея магнолий — детей счастливой Индии. Прозванная с незапамятных времен греками Ливадиею, по изобилию луговых мест, орошаемых скопляющимися в котловинах ея вод, — местность эта; судя по следам сохранившимся в ней и преданием прежних владетелей ея до 1779 года или до выхода христиан из Крымского ханства, была греческим селением, известным под именем Ай-Ян или Св. Иоанн. Название, без сомнение принадлежащее святому, во имя которого воздвигнут был деревенский храм. Следы этой церкви, при которой существовал и источник воды, по разсказу стариков, находятся невдали того места, где ныне экономие; а храмовой источник есть тот-же самый, который ныне превращен в красивый фонтан и находится по соседству постройки, предназначенной для жилища управляющого имением. Очень может быть, что тут-же было и поселение ушедших в Мариупольский округ греков, занимавшихся преимущественно хлебопашеством и скотоводством.
Но есть в Ливадском округе и другие признаки, свидетельствующие о пребывании здесь Ираклийцев, основателей знаменитых Херсонесов и Босфорского царства. Следы этого народа были открыты могилами, в которых найдены черепки глиняных сосудов и стеклянные украшение из египетской массы (pate) такие точно, какие встречаются в Керченских курганах. Эти то первобытные обитатели Ливадии повидимому здесь занимались разведением виноградников, утративших свое значение в Тавриде, со времени принятие Крымскими татарами могометанской религии (в 1313 году), воспрещающей употребление вин, и падение Судгаи, важнейшого торгового пункта греков, где сбывались все произведение страны. Предположение это оправдывается открытием здесь лет 40 тому назад громадных древней конструкции амфор, служивших некогда вместо бочек для виноградного сока. Доставшие их из земли аутинские греки Ангелий Николаев и Пефти, разсказывали мне, что они найдены накрытыми плитами, и повидимому оставались с вином, дошедшим до осадка и превратившегося в твердое состояние. По их же словам амфоры эти были так велики, что вмещали в себе до 4-х четвертей хлебного зерна.
Из этого надо предполагать, что владельцы бывших здесь виноградников сохраняли свои вина подобно малоазиатским грекам в громадных кувшинах, которые закапывались в землю.
Для любителей природы во всей ея девственной красоте, в окрестностях Ливадии представляется гора Могаби, единственный кажется в этой полосе памятник растительности, не тронутый сокрушительною рукою человека. Гора эта, представляющая с разных сторон различные виды, имеет ту особенную величественность, что вся покрыта растительностью, а остроконечная макушка ея со стороны Аутки венчается вечно-зелеными соснами Pinus Taurica. По дороге к этой возвышенности очень часто встречаются восхитительные поляны с фруктовыми деревьями, которые служат сенокосными местами для владетелей и именуются чаирами. Оне замечательны тем, что всегда почти покрыты свежею прекрасною травою, составляющею заметный недостаток почвы южного берега. Оттого то полянки Могаби все без исключение зогорожены и составляют принадлежность отчасти Айвасильских татар, живущих от них в разстоянии семи или восьми верст. Таким образом лет 50 тому назад делилась и Ливадие на клочки или чаиры, принадлежавшие многим лицам в том числе и татарам, от которых большинством перешли к генералу Ревилиоти*, который первый основал здесь несколько домиков. Более величественный вид придан Ливадии разведением в ней обширных виноградников (до 300 тысяч лоз) и экзотических растений, графом Патоцким, постоянным почти жителем в этом роскошном уголке, в предпоследние годы своей жизни. Затем Ливадии суждено было прославить весь южный берег, обратившись в собственность и часто резиденцию Августейшого Дома в течении летняго сезона: украситься прекрасным новым дворцом, замечательною по красоте и архитектуре церковью и множеством построек, фонтанов, и другого рода сооружений, между которыми обращает на себя внимание громаднейший бассейн, предназначенный для скопление вод мелких источников, падающих с возвышенности гор и нарушающих порядок и чистоту стремительным падением, особенно во время дождей*.
От Ливадии к Ялте левый за дорогою отклон носит название Ставрицы, как надо полагать от слова ставро (крест) которым древние греки любили называть некоторые местности.
|
| |
| |
| Ялтинец | Дата: Четверг, 2015-07-30, 5:32 PM | Сообщение # 30 |
|
Нужный человек
Группа: Модераторы
Сообщений: 789
Награды: 1
Репутация: 3
Статус: Offline
| Аутинская долина
Спускаясь с последней Ливадской возвышенности, по направлению к Ялте, путешественник с невольным трепетом смотрит на громаднейшую Яйлу, которая, повернув здесь к югу, образовала у подножие своего две живописные долины, разделенные между собою одною из отраслей ея, выступивших в виде соединенных пирамид, прекращенных высоким холмом подходящим к морю. Первый из них обращен к Аутинской долине, а последний к Ялтинской. Обе эти долины не имеют себе подобных на южном берегу, ни по богатству садов, ни по громадности окружающих их гор заросших прекрасными лесами, ни по величественности видов, близости моря, множества крошечных но хорошо устроенных дач; в каждой из них, промеж тенистых садов, вьются реки, по сторонам которых расположены: на одной два греческих, а на другой два татарских селений. Эти богатейшие долины примыкают к морскому берегу, в виду которого красуется миниатюрная Ялта — этот крошечный город, поражающий всех своим счастливым местоположением. Из них Аутинская занимает узкое ровное пространство пресеченное отвесною массою Яйлы, охватившею ее с С.-В. И Ю.-З. сторон отраслями, идущими по направлению к морю. Таким образом закрытая с трех сторон горами, единственным видом ея служит безконечный горизонт моря, в которое тут же вливается перерезывающая ее пополам река Учан-су или Кремасто-неро*, с правой стороны которой расположены селение Аутка и Форфора, замечательные тем, что обитатели их есть единственные из потомков первобытных греков поселившихся в этой стране; а с левой — рядом прекрасных садов, составляющих гордость и богатство этой местности. Тот кто обратит сериозное внимание на эту равнину и изучить те скрытые от глаз удобства и богатства, тот без сомнение согласится с нами, что эта местность, врезавшаяся в промежутке гор, есть самая удобная и самая лучшая для жизни человека; удобная потому, что морские ветры не проникают в нее с такою силою как например в Ялту; здоровая потому, что со всех сторон окружена горами заросшими до вершин смолистыми растениеми, скрыта от туманов и имеет превосходную воду. По нашему мнению это есть единственная местность для больных, не терпящих сильных переворотов в атмосфере, нуждающихся в соседстве города и жаждущих вдыхать морской воздух при южном ветре. С некоторого времени это преимущество Аутинской долины начало становиться известным и значительное число больных проводят здесь летний сезон; но к сожалению пока она служит местожительством менее зажиточных семейств, потому что не имеет в достаточном количестве удобных квартир, но нет сомнение, что рано или поздно местность эта исключительно избрана будет для жизни посещающих южный берег с гигиеническою целью и покроется комфортабельными постройками По долине этой великолепно ростут всевозможные растение, из которых останавливают внимание преимущественно те, которые были в большом употреблении у древних обитателей южного берега и именно: Крымская рябина (sorbus ancuparia) дающая чрезвычайно приетные плоды, гранаты*, винные ягоды, курма или дикие финики (dispyroslotus), мушмола или меслили и скипидарное дерево (pistacia terebinthus), а из виноградных лоз, известных у туземцев под именами: разаки, мавро-кара** и халкие — почти неизвестны виноделам этой полосы, которые предпочли им разведение иностранных сортов винограда. Нигде окрестности южно-бережских поселений не представляют такого множества чаиров, таких восхитительных зеленых покатостей и такого разнообразие растительности — как за Ауткою. Проеезжающие к водопаду Кремасто-неро имеют возможность заметить все эти прелести, не сворачивая с тропинки, идущей к крепости, или следующие по вновь проведенной к нему экипажной дороге.
Выше сказано было, что в долине этой расположено два греческих поселение. Ближайшее из них к морскому берегу именуется Форфора, а более приближенное к основанию Яйлы, испещренной скалистыми выступами, промойнами и сосновыми группами дерев, называется Аутка. Оба они основаны на возвышенности нижайших отраслей Калафаты*, так что садовая долина виднеется до самого берега моря почти с каждой хижины поселян. Как одно, так и другое скрыты от восточных ветров, дующих преимущественно в начале и конце лета, самых неприетных для южнобережских жителей. Важное исключение это послужило к тому, что с некоторого времени в ближайшей из них быстро закупаются садовые участки и устраиваются хорошенькие дачи; на Аутку-же пока не обращается внимание по отдаленности ея от морского берега версты на две и не имению хорошо устроенной дороги, но как только раскупятся сады и домики Форфоры, без сомнение охотно станут замечать прекрасное местоположение и Аутки, замечательной соседством красивого водопада Учан-су, падающого с отвесной скалы в 40 сажень вышины в глубокую пропасть, представляющую по обеим сторонам громаднейший сосновый лес, наводящий, по словам академика Кеппена, необыкновенное уныние, являющее всю суетност дум человеческих и ничтожность земных прихотей.
Каждому, явившемуся в Форфору и Аутку и осмотревшему остатки замечательнейшей древней крепости Зигоисар, воздвигнутой в лесу по дороге к водопаду на вершине громадного камня, как-то невольно хочется узнать историю этих поселений. Постараемся удовлетворить таких путешественников на сколько это возможно в настоящем отделе нашего труда.
Аутинская долина, судя по могилам, недавно открытым французом Барье, при копке фундамента для своей мастерской и следам, найденных в них глиняных сосудов, указывает на время явление в Тавриде основателей Херсонеса и Пантикапии. По месту нахождение их надобно полагать, что первое поселение основано было не вдали от них против моря; но как оно было велико и где именно находилось — нет положительных следов. Несколько подальше, напротив Форфоры, у подножие Ливадской ротонды, снова встречаются признаки пребывание человека; но здесь уже открыты не только могилы, но и фундаменты жилищ. Место это называется Пола-клесие, т.е. много-церквие и повидимому было поселением греков до времени выхода их в Екатеринославскую губернию. К сожалению туземцы не сохранили об этой местности никакого другого предание, кроме того, что под спудом одной из церквей этих, были погребены неизвестно кем и за что, убитые три сестры девицы и что, когда во время служение священник провозгласил оглашенные изыдите, то присутствующие слышали разрыв земли под ногами и видели трех окровавленных женщин быстро удалявшихся от храма. Указывают также на целебный источник Кабака, находящийся около этих церквей, к которому по настоящее время ходят преимущественно одержимые лихорадками, уверяя в действительности свойства его врачевать страждущих от этой болезни.
Далее, взбираясь на покатость Могаби, виднеются между лесными и фруктовыми деревьями следы построек. По словам аутинских жителей, это Алачик или летнее местопребывание приморских жителей, скрывавшихся здесь от внезапных нападений черкесов, подплывавших на кочермах. Туземцы предполагают, что это разбойничье племя, не столько из алчности делало набеги на южные берега Крыма, сколько из наследственной ненависти к владетелям его, когда-то вытеснивших и истребивших прадедов их из этой блогодатной страны. Если мы примем в основание предание кабардинцев, сообщаемые нам г. Ашиком в археологических изследованиех Воспорского царства и г. Дюбуа де-Монпэре в ученом своем сочинении о кавказских народах, а равно и исторические сведение о том, что после взятие турками Кафы, генуэзские колонисты, обитавшие вне полуострова Тавриды по берегам Черного моря, от Тамани до Анаклии, потеряв возможность возвратиться в Крым, основались на берегах Кубани, где забыли и свою религию и свое происхождение — то предположение аутинских старожилов имеет вид правдоподобие, но не иначе, как допустив явление вместо черкесов итальянских выходцев, некогда повелителей Крымских ханов и обладателей лучших из коммерческих пунктов этого полуострова.
Третьим местом следов древних жилищ, представляет Форфора могилами подобными Гаспринским, именуемым караконджола-фулес*, и Аутка надгробными плитами, лежащими на дороге между мечетию и церковью. Судя по устройству этих могил, можно полагать, что местность эта гораздо раньше других служила поселением; а что это было обширное и богатое поселение доказывается укреплением Зиго-исар, отличающимся от прочих южно-бережских воротами, составляющими арку вышиною в три или четыре сажени. Не вдали от этой крепости существуют развалины храма также с целебным, по преданию, источником во имя св. Дмитрие, где покойный Иннокентий, славный архиепископ Таврический, имел в виду устроить монастырь, могущий оживить эту величественную местность и служить местом посещение множества посетителей южного берега, в числе которых многие страждущие ищут утешение в молитве. Правее от источника св. Дмитрие ведет тропинка на Яйлу к Аутинскому бугазу, т.е. углублению доступному для езды. Миновав местность, называемую Эки-чам или две сосны, достойную внимание тем, что здесь никогда не держится снег, вследствие теплых испарений из земли, путешественник везжает в лес и с ужасом озирается на баснословно-величественные картины строение этой части Яйлы, глубоко осадившей здесь землю, чтобы выдвинуться стеною против моря, вероятно в давно прошедшие времена разбивавшогося о скалы ее, представляющиеся в виде фантастических чудовищ, одетых стройными соснами. Далее является скала Еграф-хаясы с пещерою, в которой сохранились ясные следы христианского богослужение. Пещера, эта значительно велика, имеет сталактиты и представляет скважины куда проходят, из внутренних басейнов горы, едва приметные струи воды. Мы рекомендуем, не редко скучающим на южном берегу, побывать в этой пещере, путь к которой известен всем почти Аутинским грекам.
Из достопримечательностей, как памятников древности, нам приходится указать еще на одну скалу по выше водопада Кремасто-неро, где до настоящого времени на недоступной оконечности остается огромное железное кольцо, без сомнение прикрепленное человеческими руками. Предание говорит, что оно существует с того времени, когда к вершине этой скалы подходило море и служило местом прикрепление судов. Как ни трудно согласиться с подобным предположением, однако никто еще не определил значение подобных колец, встречаемых и в других горных местностях Крымского полуострова.
Для окончательного-же знакомства с аутинскими окрестностями, мы советуем любителям природы сездить и на Мисхорский бугаз — самый удобный из всех древнейших переездов чрез Яйлу. Едущий этим путем проезжает во первых мимо Пола-клесие, расположенной в виду кургана, изобилующого залежнем превосходного диорита, который не добывается в ближайших окрестностях Ялты, потом Алачика и чрез возвышенность Могаби. Я не стану говорить о том, насколько живописна эта дорога, потому что имею в виду сказать о величественном ландшафте, открывающемся с бугаза, не стану также описывать чудовищной вышины соснового леса, в вечной тени которого пасутся стада соседственных деревень, такие-же безстрашные и легкие на бегу, как дикие козы.
Мисхорский бугаз отстоит от морского берега в семи верстах и к нему не иначе можно ехать как на местном коне в сопровождении туземца. Дорога исключительно составляет крутую покатость сначала Могаби, а потом Яйлы. Крутизна иногда доходить до того, что приученный к подобным дорогам конь безпрестанно останавливается; иногда тропинка проходит по окраине пропасти, в которую страшно смотреть, но все это не составляет ни малейшей опасности для седока, предоставившого полную свободу горской лошади. Покрайней мере я во все время пребывание моего на южном берегу никогда не слыхал о несчастии, приключившемся с кем нибудь, ехавшим на туземном коне даже более непроходимыми и опасными путями. Однако дамам мы не советуем ездить к этому бугазу, потому что редкая из них в состоянии будет, при виде опасных мест, сохранять равновесие и притом не все южно-бережские лошади приучены свободно идти с женскими седлами. Тем-же, которые вздумали-бы ехать, как делают местные женщины на татарских седлах по мужески — не может быть никакой опасности.
Мисхорский бугаз* занимает одну из самых высших точек Яйлы. Он образован повидимому вековыми истоками дождевой и снеговой воды, проложившей себе путь по этому направлению и путь этот послужил ближайшею тропинкою для сообщение обитателей обоих подошв Яйлы. Знакомый со всеми другими горскими тропинками чрез Калафату, я нахожу его самым ближайшим и удобнейшим для везда к вершине этой горы; но не в этом только заключается его достоинство: с Мисхорского бугаза представляется такая величественная картина на лучшую часть южного берега, что делается страшно при мысли образование ея. С одной стороны в глубокой пропасти, там где реже становится растительность и начинается белоснежная нить игривых волн — едва приметно выглядывают Мисхор с Луреизом; направо вся масса Яйлы с поворотом к морю в углублении которого рисуется Медведь-гора, верный бюст этого животного. Эти вершины занесены густыми облаками, которые безпрестанно принимают различные формы и как стаи привидений, безсильных против силы морского дыхание, то спускаются к подножью, то вдруг подымаются на глубокое пространство фона натуры и спешат в противуположную сторону, не помрачив ни на минуту ясного неба южного берега.
Кто пройдет несколько шогов за бугаз и остановится над правым обрывом вершины, тому представится как на ладони вся Аутинская долина с Ялтою и окрестностями и безпредельный горизонт моря, представляющогося отсюда соединенным с небом. Там, в отвесной глубине около 5 тысяч футов, рослые деревья кажутся едва приметными кустиками, река не шире ленты, а домики как белые точки. Могаби — этот великан для смотрящих на него с морского берега, отсюда кажется холмом с ровною почти покатостию, идущею в уровень с Аутинскою долиною. Достойным зрелищем с этой-же точки является с левой стороны ближайшая сторона Яйлы, с половины которой выдвинулись остроконечные громадные камни, представляющие поразительное сходство с красивыми сосудами, покрытыми однообразными крышками и соединенными между собою боками. Таких сосудов я насчитал 21. Проводник мой, при первой моей поездке к этому бугазу, старался убедить меня, что эти камни когда-то действительно были амфоры с вином, купленные каким-то купцом, постигнутым смертию; когда-же явился за ними наследник, продавец отказался выдать их, желая вторично получить за них плату. Приехавший в ужасном негодовании поднял руки к небу и вскрикнул: «если эти кувшины с вином принадлежат мне, да превратятся они в камни и займут такое положение, чтобы вечно напоминали жителям этой местности о безчестном поступке человека, желающого обмануть меня». Молитва его была услышана и амфоры очутились в соседстве Мисхорского бугаза.
Мы сказали выше, что греки, обитатели Форфоры и Аутки, есть единственные на южном берегу христиане, потомки древних жителей этой местности. Вот каким образом они сохранились здесь: в 1778 году, когда все южнобережские греки, под руководством митрополита Гот?ийского и Ка?ского Игнатие, выступили в русские владение и поселились на берегу Азовского моря, где основали город Мариуполь и многие селение — и Аутинские греки в числе их тронулись с места; но пять лет спустя, когда Крым присоединен был к Российской державе, они, в количестве 18-ти семейств, поспешили возвратиться на родину и удостоились получить в собственность, по указу Императрицы Екатерины Великой, земли и леса от Верхней Орианды до водопада Учан-су и до самой Ялты. Обширная дача эта представляла громадные выгоды для переселенцев: продавая лес в Керчь, ?еодосию и другие места Крыма, они с необыкновенным усердием занимались хлебопашеством на всех почти равнинах, ныне занятых или виноградниками или обращенных в чаиры — и занятие это доставляло им столько хлеба, сколько было необходимо. Мы видим и теперь, что поднятая здесь земля сохою в течении трех и четырех даже лет постоянно при посевах одного и того зерна приносила сам 6 и 7. Один встречался недостаток, что в собранном зерне быстро разводились, свойственные ему насекомые, так что если его не смешивали с солью, то все превращалось в живую массу. Но более выгодным промыслом для них было содержание коз, плодившихся здесь по паре и доставлявших поселянину в горской части, где неудобно было держать коров и овец, все потребности для его жизни. Козы и лен — это было средство и богатство аутинских жителей, но с тех пор как запрещены козы, жители с каждым днем беднели и в крайности начали продавать свои льняные даже места. Таким образом они лишились и последних своих выгод; затем поступили в продажу и хлебопахотные места, но в минуты наступающого бедствие южный берег обратил на себя внимание русской аристократии, явился уездный город, шоссе и сотни дач поглотивших громаднейшие суммы. Деньги эти оставались на месте и дали возможность почти всем заняться садоводством, виноградниками и табаководством. За тем край этот начал посещаться ежедневно тысячами проезжих и проживающих в нем в течении лета — а местные произведение нашли выгодный сбыт, не говоря уже о том какие выгоды начали извлекаться от квартир, лошадей и личных услуг в виде проводников и т.п. Ныне-же Аутинской долине, расположенной между Ливадиею и Ялтой, выпал жребий более счастливый: в ней заметили то удобство, которого нельзя нигде найти на южном берегу в прибережных дачах и именно: сосновый воздух, прохладу горных ветерков, защиту от северо-востока, прекрасную воду, близость города, множество садов, церквей в которых идет богослужение на греческом и на русском языках и, наконец, море. Если к этому мы прибавим, сравнительно с ценами Ялты, дешевизну здешних квартир, винограда и прочих фрукт, то уголок этот пока еще не отстроенный на столько, чтобы снабжать хорошими везде квартирами — имеет более существенные для больных интересы, и в особенности для тех, которым не прописываются морские ванны и следует избегать сильных морских ветров.
Для лиц преимущественно бедных, Форфора и Аутка есть единственные места для жительства. В этих деревнях всегда можно за пустые деньги нанять простую, но чистенькую комнату и платя хозяйке, пользоваться ея слугами, если-же у хозяина есть лошадь, то он никогда не запросить за езду в течении дня дороже существующей цены, а между тем татарин в Ялте не уступит на тоже время своего коня дешевле иногда и трех рублей. Для людей зажиточных и желающих иметь большие помещение, в Форфоре есть несколько домов, которые легко отыскать в деревне без всякого содействие факторов и подобных им лиц, жаждущих подаяние.
В деревне Форфора есть еще одно удовольствие, которое не везде представляется: это возможность видеть всех вообще посетителей и посетительниц края, которые постоянно проезжают мимо ея на водопад; имеются лавки с бакалейными товарами и фруктами.
Для дополнение нашего очерка о Форфоре, приложим слышанную нами легенду об этой местности.
|
| |
| |
|
|
|
|
